ЗАДОЛГО ДО ГОГЕНА. ТАИТЯНСКИЙ МИФ У ДЕНИ ДИДРО И ЭЖЕНА СЮ[1]
КИРИЛЛ ЧЕКАЛОВ
«Добавление к путешествию Бугенвиля» (SupplémentauvoyagedeBougainville) – одно из наиболее часто издаваемых у себя на родине и активно комментируемых произведений Дени Дидро. Причина тому весьма банальна: во Франции эта повесть включена в школьную программу. «Истинный отчет о путешествиях Клода Белиссана, прокурорского секретаря» (RelationvéritabledesvoyagesdeClaudeBélissan, clercdeProcureur) – наоборот, редкое и малоиздаваемое произведение Эжена Сю. Это раннее сочинение будущего автора «Парижских тайн» (1842-1843) и «Вечного Жида» (1844-1845), включенное писателем в первое издание его сборника «Кукарача» (том II, 1832), а затем изъятое им из второго, сокращенного издания 1842 года – наряду с перекликающимся с «Клодом Белиссаном» морским рассказом «Путешествия и морские приключения Нарсиса Желена, парижанина» (VoyagesetaventuressurmerdeNarcisseGelin, parisien).
Оба этих небольших текста Эжена Сю представляют собой литературные пародии, причем во втором случае пародируется жанр морского пиратского романа, а в первом – жанр утопического путешествия, основы которого были заложены Л.А. де Бугенвилем в его книге “Путешествие вокруг света на фрегате «Ворчунья» и транспорте «Звезда» в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах” (Voyageautourdumondepar la frégate du Roi “La Boudeuse” et la flute “l'Étoile” en 1766, 1767, 1768, et 1769). Книга Бугенвиля вышла в 1771-1772 годах; особого успеха она не возымела – в отличие от известной книги Кука; в ней оживал традиционный топос «доброго дикаря», который присутствует уже в «Опытах» Монтеня, а затем переходит в «Рассуждение о происхождении неравенства» Ж.-Ж. Руссо (1755).
Бугенвиль привез с острова в Париж дикаря Аутуру (Aotourou), судьба которого занимает большое место в повести Дидро. Аутуру прожил одиннадцать месяцев в Париже, после чего был отправлен домой; на Иль-де-Франсе с ним встречался знаменитый писатель Бернарден де Сен-Пьер; до дому дикарь так и не добрался – умер от оспы на Мадагаскаре.
Упомянутые нами произведения по-своему обыгрывают тот своеобразный, поздний вариант жанра географической утопии, который получил название «таитянского мифа». Формированию этого мифа во многом способствовал плававший вместе с Бугенвилем ботаник Филибер Коммерсон, в своем «Постскриптуме к описанию Новой Цитеры» (Post-Scriptum sur i'Isle de la Nouvelle-Cythere ou Tayti,1770) прямо указавший, что экспедиция обнаружила на острове самый настоящий земной рай, идеальное общество; Коммерсон прямо ссылается в этой связи на книгу Томаса Мора.
Что касается Бугенвиля, то у него жизнь на Таити характеризуется в более сдержанных тонах, апология подчас сменяется критицизмом (постоянные войны островитян со своими соседями, скальпирование врагов, вороватость таитян). И это при том, что Бугенвиль во многом разделял идеи Руссо и воспринимал увиденное по ходу мореплавания сквозь призму этих идей.
Мифу отдали должное многие известные писатели, включая Дидро, Виктора Гюго (стихотворение «Дочь Отаити», 1821), Германа Мелвилла (роман «Тайпи», 1846), Пьера Лоти (автобиографический роман «Свадьба Лоти», 1882) и Жана Жироду (пьеса «Приложение к путешествию Кука», премьера состоялась в 1935).
Повесть Дидро была создана по горячим следам книги. Первое издание текста (в виде рецензии на книгу Бугенвиля) вышло в 1773-1774 годах в составе «Переписки» Ф.М. Гримма, затем (в 1778-1779 годах) первоначальный вариант подвергся значительной трансформации. Окончательный вариант был опубликован посмертно, в 1796 году, аббатом Бурле де Воселем. Но этим дело не кончилось – в 1927 году в Фонде Дидро Государственной Публичной библиотеки (Ленинград) была обнаружена очередная расширенная версия (рукопись, но не автограф!), а в 1950 году в Парижской Национальной библиотеке нашлись еще три отличных от известных ранее версии рукописи.
Как отмечает Х. Хадхар в своей диссертации «Дидро и политическая актуальность» (“Diderotetl’actualité politique”, 1992), Дидро, вопреки своему обыкновению, прочитал книгу Бугенвиля полностью – это следует из многочисленных деталей текста. Исследователь приходит к выводу, что, обозревая книгу, Дидро акцентирует определенные места у Бугенвиля, а другие затеняет.
Знаменитый путешественник Бугенвиль, строго говоря, не был первооткрывателем острова Таити – или, как его тогда называли, Отаити. Это сделал за десять месяцев до него англичанин Сэмюэль Уоллис, проведший там месяц. Возможно, именно по контрасту с Уоллисом, которого местные жители осыпали градом камней, французов таитяне встретили очень благосклонно. Именно Бугенвиль превратил описание острова в литературный факт. Следует сказать, что читающая публика воспринимала его книгу прежде всего как литературное явление, а не научный очерк; отсюда понятно, почему в первой части своего «Добавления к путешествию Бугенвиля» Дидро нахваливает именно литературные достоинства книги. Автор «Добавления…» рисует точный портрет Бугенвиля как «человека эпохи Просвещения». Мифологизированный образ Таити – с царящей здесь вечной весной, отсутствием резких колебаний погоды, плодородием, изобилием плодов, полным отсутствием ядовитых животных, приветливостью и красотой местных жителей – вбирал в себя не только чистую экзотику, почерпнутую из книги Бугенвиля (и других путешественников), но и традиционные топосы земного рая вполне уже европейского происхождения.
Путешественник и авантюрист Луи Домени де Риенци (1789-1843), автор пространного – в трех томах – компилятивного труда об Океании под названием «Вселенная» (l’Univers, 1836), писал, что Таити – одновременно родина Помоны, Флоры, Венеры и Морфея (развивая тем самым бугенвилевский мотив «Новой Цитеры», мотив Золотого века, но при этом еще сильнее мифологизируя соответствующий топос). Маленькая деталь заключается в том, что Домени де Риенци хорошо знал Океанию, но нет достоверных сведений о его посещении острова Таити. Что касается Эжена Сю, то о нем можно с уверенностью утверждать, что на Таити он не бывал.
Важно подчеркнуть, что составной частью мифа было неизменное благородство нравов таитян; оно якобы сохранялось и в XIX столетии. Но на самом деле всё было совершенно по-другому, о чем свидетельствует мореплавание ученого и путешественника Луи Дюперре (1786-1865), описанное им в своей книге «Путешествие вокруг света на корвете "Ракушка"» («Voyage autour du Monde sur la Corvette Coquille», 1826). По сути дела, Дюперре констатирует смерть таитянского мифа, причем в закате идиллии он винит европейцев, а более конкретно – миссионеров. Именно последних Дюперре считает носителями совершенно не свойственного тихим и скромным таитянам фанатизма. В XIX веке уже сформировалось понимание того факта, что автохтонная культура на острове исчезает, причем во многом это происходило под влиянием утверждения здесь протестантизма. Фактически и Дидро в своем «Добавлении к путешествию Бугенвиля» ведет речь о пагубном воздействии цивилизации на автохтонные нравы.
Обратися теперь к повести Сю «Истинный отчет о путешествиях Клода Белиссана, прокурорского секретаря». Как справедливо заметил известный исследователь массовой литературы Франсис Лакассен, в своих произведениях Эжен Сю часто заменяет экзотизм декора, который его совершенно не интересует (некоторым исключением можно считать разве что роман «Саламандра», 1832) – экзотизмом жестокости. Именно так происходит и в «Клоде Белиссане», где акцент неожиданно переносится на мотив каннибализма (тема, занимающая у Бугенвиля скромное место и тем более не интересующая Дидро).
Начало повести Сю несколько напоминает его opusmagnum– «Парижские тайны». Точно так же здесь приводится датировка и локализация описываемых событий – 13 мая 1789 года, парижская улица Сент-Оноре. Кстати, датировка эта весьма многозначительна. Именно в мае в Париже началось заседание Генеральных Штатов, которое явилось прологом Французской революции; именно язвительная насмешка над революционными идеалами и составляет суть этой повести, главный герой которой – «философ, филантроп, материалист, атеист, негрофил и республиканец». Фактически Просвещение и Революция ставятся у Сю на одну доску. Герой повести Cю – типичный, столь любимый русской литературой «маленький человек», униженный своим зажиточным соперником, который перехватывает у него возлюбленную – Катрин. Удрученный Белиссан вынашивает мечту оказаться на острове Отаити, где нет богатых и бедных, где основной ценностью провозглашено равенство. «О Вольтер! О Даламбер! О Дидро! О вы, философы, негаснущий светоч народа! Именно там вам и следовало бы быть, на Отаити, <…> отправимся же туда и образуем все вместе единую большую семью!».
В результате Клод Белиссан пускается в плавание и впрямь оказывается в Полинезии – правда, не совсем на Отаити, а на одном из Маркизских островов. Он предстает перед местным вождем по имени Тоа-Коа-Магароу («императором», как его иронически именует Сю). Царек держит в руке английское ружье; верхняя часть тела облачена в старую европейскую военную форму; внизу же он голый. Эту вестиментарную деталь можно воспринимать как шутовской символ взаимодействия автохтонной и европейской культур. Столкновение с «естественным человеком» вначале носит характер клоунады, но потом нашему герою становится не до смеха. Белиссана сажают в яму, где его кормят (точнее, откармливают!) плодами хлебного дерева и кокосами. По прошествии недели островитяне натирают его специями и с аппетитом съедают, приберегая самый лакомый кусок – уши – для своего вождя. (В скобках надо заметить, что Маркизские острова издревле считалась одной из самых людоедских территорий; видимо, там и по сей день встречаются случаи каннибализма). Тема каннибализма присутствует и в некоторых других сочинениях Сю, в том числе в романе «Приключения Эркюля Арди, или Гвиана в 1772 году» (1840), где мотив трактован в духе черного юмора: персонажи даже обмениваются веселыми шутками на тему, кто из них вкуснее. Естественно, и в романе «Саламандра» антропофагия тоже присутствует. Ведь сюжет этого – одного из наиболее примечательных сочинений Сю, которое высоко ценил Бальзак – навеян историей плота «Медузы».
Связь между мифом о Таити и революцией устанавливалась и в некоторых других произведениях конца XVIII – начала XIX в., например, в книге Жака Камбри (1749-1807) «Фрагменты последнего путешествия Лаперуза» (1797), представляющей собой своеобразный апокриф на тему таинственного исчезновения в Тихом океане экспедиции Жана-Франсуа де Лаперуза. По версии Камбри, знаменитый мореплаватель якобы оказывается на «Голубом острове» «в объятиях красивых индианок, вдали от бесчинств Робеспьера». Однако здесь важно подчеркнуть, что именно французам в поставленной по этой книге сценической версии (1806) приписывается устройство процветающего социума на Таити, причем какой-либо революционный радикализм здесь решительно отвергнут. Французы тут фактически становятся носителями просветительского духа. Но для Сю (до своего «социалистического обращения») нет большой разницы между революционным и просветительским идеалами; всё тонет в потоке нигилизма и мизантропии.
Надо сказать, что уже упоминавшаяся пьеса Жана Жироду «Приложение к путешествию Кука» даже ближе к версии Дидро, чем повесть Сю, так как там присутствует тема секса и свободной любви (последняя занимает едва ли не центральное место в пастише Дидро). В атмосфере лирической буффонады, характерной для версии Жироду (как и для других произведений этого крупного драматурга) проскальзывает некий намек на каннибализм. Мы имеем в виду слова персонажа, который носит имя Утуру, Outourou: «Когда мы после наших мореплаваний причаливали к другим островам, местные жители прежде всякой другой пищи предлагали нам своих жен»; формулировка заведомо двусмысленна – предлагали для любовных утех (как у Бугенвиля и Дидро), или же в качестве лакомого блюда?
Как известно, таитянский миф вновь оживает в художественном и литературном творчестве Поля Гогена. Данное обстоятельство сыграло на руку современной туристической индустрии: оказавшемуся на Таити путешественнику могут предложить проехаться «по гогеновским местам». Эти спекуляции вокруг «острова блаженства» чрезвычайно язвительно описал известный уроженец Вильно – французский писатель Ромен Гари в своем романе «Повинная голова» (1968): директор турагенства «Транстропики» "связывал с Гогеном большие надежды. Он разрабатывал концепцию «страстей» на основе таитянского периода его жизни, со всеми этапами мученического пути «проклятого художника», вплоть до одинокой смерти в Доме Наслаждения. Наиболее шокирующие моменты должны быть, разумеется, исключены, такие, например, как ночи с «юными чертовками»". Несчастному Клоду Белиссану также не довелось насладиться обществом этих «юных чертовок»…
[1] В основе статьи – доклад на международной конференции «Вселенная Дидро: эстетика, художественное творчество, драматургия». Москва, ИМЛИ РАН, 23-24 апреля 2013 г.