Первая из таких концентрированно -деловых поездок была в Киев в августе 1945 года с целью собрать материал для диссертации о Врубеле. Дмитриева ведет там подробнейший дневник[1]. Примечательно, что фрагменты описаний потрясших ее фресок художника обнаруживаются без каких-либо правок – поразительная зрелость таланта! – в ее врубелевских книгах, увидевших свет лишь в 80-х годах[2]. Не остались принадлежностью только дневника и ее жизненные впечатления от этой поездки: через много лет, в 90-х, Дмитриева написала повесть «Выдвиженка», героиней которой стала хозяйка киевской квартиры, каждый вечер погружавшая ее в фольклорную историю своей жизни[3]
Разнообразные научно- художественные проявления богато одаренной натуры были стимулированы и рядом других ее путешествий. Например, о двухмесячной командировке в Китай в 1957 году с выставкой советского искусства Дмитриева говорит в дневнике вскользь, но зато сразу же после возвращения пишет очерк «Поездка в Китай»[4]. Впечатления от страны древней культуры и ее жителей, ее искусства оставили в ней неизгладимый след: «В изысканных парках Сучжоу трудно понять — искусство ли подражает природе или природа искусству», -- пишет она в документально-художественном тексте «Экзотика» (конец 90-х)[5].
От поездки в августе 1964 года в Амстердам на 5-й Международный эстетический конгресс, помимо дневниковых заметок о Голландии, сохранилась тетрадка с концентрированно-содержательными конспектами докладов зарубежных ученых.
После путешествия в Среднюю Азию в 1971г., кроме дневниковых записей, появились альбомчики с мечетями Самарканда и Бухары (гуашь).
Как и обнаруженный после ее ухода в домашнем архиве сокровенный дневник, литературные и изобразительные произведения создавались для себя, «в стол», хотя были и редкие исключения. Так, поэма «Подарки» о Хоку-сане предназначалась для внучки по случаю ее семилетия (1974). Поэма эта, перекликающаяся со сказом «Радостный монах», героем которого стал странствующий буддийский монах, скульптор и поэт Энку (1632-1695) была написана Дмитриевой под впечатлением от поездки в Японию (удостоенной в дневнике лишь упоминанием в одну фразу).
Зато немало страниц дневника отведено таким достопримечательным местам, как Щелыково, Плес, Моршанск и другие; родному Моршанску к тому посвящены и ее мемуары [6], отложенные, наряду с ее стихами, беллетристикой, переводами Йейтса, в особую папку с надписью: «Сохранить!».
Дневниковая запись Дмитриевой о поездке в мае 1956 г. в Новгород – это и искусствоведчески заинтересованный рассказ об уникальном собрании Новгородских музеев, и с неравнодушной душой запечатленные картины природы, повседневная жизнь и портреты людей того времени -- от самых простых, «от земли», до оттепельно «продвинутой» столичной интеллигенции.
Тексты Дмитриевой приводятся с сохранением ее орфографии и пунктуации, отклоняющиеся от современных правил написания слов берутся в косые скобки, подчеркнутое ею выделяются курсивом.
3 мая 1956 г.
На праздники ездила в Новгород с экскурсией Исторического музея (с Таней[7]). Ехали в автобусе 560 км. Проезжали по Ленинградскому шоссе: Клин, Калинин, Торжок, Вышний Волочок, Валдай. Примерно до Валдая дорога хорошая, асфальтированная, потом километров 100 очень плохая, глина и грязь, потом перед Новгородом опять хорошая.
Проезжали Волжское водохранилище (перед Калининым). По обе стороны вода, еле видны берега, голубые и туманные, леса встают друг за другом, напоминает море. Сейчас разлив. Разлились все озера, речки. Бесчисленные деревни стоят в воде, от крылец проложены мостики, жердочки. Деревья и кусты тоже в воде. Полосы снега, полосы воды, глинистой земли и прошлогодней травы, где пробивается и зеленая трава. Огромные черные вороньи гнезда в голых ветках. Голые ветки – серовато-лиловые, дымчатые, издали – как лиловатый пух, и среди пуха четкие зеленые ели и сосны. Проезжали Валдайскую возвышенность (уже вечером) – высокие холмы и дали, глина и болота, леса встают друг за другом, чем дальше, вглубь, тем прозрачнее, воздушнее. Серые избы. («Мне избы серые твои, твои мне песни ветровые» … и так далее). Преобладающие тона – дымно-лиловые и серо-желтые. Избы все больше ветхие, но попадаются и красивые новые, выстроенные как видно по типовым проектам.
Выехали в 12 часов дня 29-го, к девяти вечера добрались до Валдая и там остались ночевать. «Гостиница» -- самого жалкого вида, ободранная, облезлая и на ней уныло висит дежурный плакат о борьбе за мир. Нет водопровода, рукомойник стоит в темной холодной передней, нет канализации, отопление печное. В номерах ни вешалки, ни зеркала, столик покрыт газетой, подушки из ваты, простыни сомнительной чистоты. Пять кроватей в комнате. Кроме нас в гостинице никого не было, но вся гостиница только на 20 человек – как раз сколько нас было.
Утром поехали дальше и ехали до Новгорода пять часов, в дороге несколько раз задерживались, так как машины впереди нас завязали в грязи. Наш шофер был очень хороший и удачно брал препятствия, но трясло сильно. Проезжали Крестцы: на возвышении собор и внизу затопленные домики, все это отражается в воде.
Проезжали аэродром с реактивными самолетами и тут же военный поселок. Разговаривали с веселой старухой, которая прибежала, думая, что приехала /«авто-лавка»/. Старуха держалась дипломатически. Главная дипломатия – прикидываться очень темной. В селе «Красные станки» подсадили мальчика. Шофер сначала не хотел – нет мест. Мальчик сказал: «Я постою дубОм»[8]. Мальчик 15-ти лет, в рваном ватнике, но в чистой аккуратной рубашке, светлые прямые волосы прядями, широкий нос, широкие губы – северное лицо. Умный. Кончил четыре класса (а некоторые, говорит, и совсем в школу не ходили), теперь работает в колхозе, развозит на лошади молоко. На трудодни денег не получают, зерна тоже. «Хлеб купляем, когда деньги есть». А деньги бывают оттого, что брат работает на лесных работах. «Мы с братом однобрюшники» (близнецы). Одинаковые, их путают. «Меня когда зовут Шура, когда Коля -- я всё равно откликаюсь, и он тоже». Рассказывал, что тут у них живёт слепой, ослеп с войны. «Я у него был поводырем». -- Он тебе платил? – «Нет, так просто мы сдружились. Мы ездили с ним в Москву, потому что ему пенсию перестали давать, только теперь опять начали. Я его раньше водил, а теперь он сам научился ходить, по памяти. Ходит с собакой». -- Кино у вас тут бывает? -- «Да, двенадцать кин в месяц». – Какая же была последняя картина? – «Мост в Перлово» (в Ватерлоо) –А еще? -- «Кровавая дорога» -- Про что там? –Рассказал довольно толково. Вообще толковый. Взял у меня папиросу, закурил. Сначала стеснялся, потом все-таки взял. Довезли его до Новгорода -- он туда ехал на праздники к родственникам.
В семье у них мать, братья, сестренки, отца нет. Мужчин вообще очень мало в деревнях, все несут на себе вот такие подростки.
30-го в Новгороде была плохая погода – пасмурно и холодно. Здесь гостиница довольно сносная. Нам повезло, что праздник – номера свободные. Правда, умывальников в номере нет, но номера на двоих, чистые, хорошие кровати. Вид из окна на Волхов и на Кремль. Новгород расположен по обе стороны Волхова – Торговая сторона и Софийская. Озеро Ильмень в стороне, мы его не видали. Широкая равнина, луга и водные пространства. Далеко видно. Очень четко выделяются новгородские церкви, белые, монолитные, ясные по силуэту, одноглавые и пятиглавые. Хотя много их разрушили в войну, но и сейчас их очень много, они всему дают тон и характер. Все они чисто побелены, у Софии центральный купол заново позолочен, блестит. Через Волхов идет длинный новый мост.
Как приехали, пошли в Кремль пешком, через мост. Посмотрели Кремль, палаты архиепископа Евфимия (это был противник подчинения Москве)[9], часозвоню[10], кремлевские стены. Напротив Софии на кремлевской площади – памятник тысячелетию России Микешина (1862 год)[11]. Памятник грузный, тяжелый, массивный, черный. При немцах был разобран, потом его вновь восстановили. В музее есть картина Виллевальде «Открытие памятника тысячелетию России»: вокруг него обходит процессия духовенства[12]; музейные работники шутя называют ее: «Первая экскурсия к памятнику».
Внутри Софии пыльно, неустроенно, но работы ведутся. Хорошо видна фреска ХI века, «Константин и Елена», очень красивая, в нежных, легких розоватых и жемчужных тонах.
Познакомились с двумя сотрудниками музея, один провожал нас в первый день, другой во второй. Первый – толстый, доброжелательный, задумчивый, на праздник от него сильно пахло вином. Второй очень худощавый и неутомимый в ходьбе. Оба скромные, простые, старые новгородцы, знающие и любящие тут все. Зарабатывают они пустяки -- по 500 рублей. Директор музея получает 800. Тут нужно любить свое дело. Особенных «анализов» они делать не умеют, но все хорошо знают.
1-го мая был день ясный, солнечный. В 6 часов утра нужно было ехать пароходиком в Юрьев монастырь, но я проспала. К часу пошли опять в Кремль, видели народное гулянье на площади, были в музее, в Грановитой палате, потом пошли по городу – в Антониев монастырь с собором Рождества богородицы (этот монастырь замыкает город с севера, а Юрьев – с юга, строил их мастер Петр), в церковь Рождества на Красном поле (на кладбище), в церковь Федора Стратилата, в церковь Спаса на Ильине с фресками Феофана Грека. Весь день в ходьбе, по воздуху и по весеннему солнцу. И весь день не ели. Только к семи часам добрались до ресторана на речном вокзале, где ели суп, щуку, кислую капусту, оладьи, пили пиво – все за 10 рублей.
Что лучше всего запомнилось? Во-первых – София. Магдебургские двери – романские, 12-го века (их неправильно называли Корсунскими). Прекрасные горельефы, хорошо сохранившиеся. Мне запомнился горельеф с едущим на колеснице, и еще один епископ с замечательным лицом. Работы русского мастера – его автопортрет («мастер Авраам») и всадник (или Китоврас), которого кто-то отбил и похитил, осталась только конская нога.
Грановитая палата с низкими звездчатыми сводами – 15 век, роспись ХVIII в. Там золотые вещи, различные кубки и шитье жемчугом, поэтому пускают лишь по особому пропуску. Икона Николы ХII в., в круге, белый фон, /светлозолотой/ (написание Н.Д. -- С.Ч.) нимб, лицо терракотового цвета, мелкие, мягкие черты, одеяние темнокоричневое с золотыми (неразборчиво – С.Ч.
«Спас нерукотворный» Симона Ушакова, подписной.
Очень красивая икона с клеймами «Житие св. Евфимия», ХVII в., но совсем другое письмо чем у Симона Ушакова, архаическое. Тонкое, миниатюрное, светлые розовые тона.
В отдельной витрине – вещи архимандрита Фотия, драгоценные. Он носил вериги, но оказалось, что вериги были латунные, очень легкие. Тут же – портрет Орловой-Чесменской[13], дочери Алексея Орлова, той самой, которая была «душою богу предана, а грешною плотию архимандриту Фотию». Она умерла в тот же день, когда была на исповеди у настоятеля монастыря (кажется, Антониева) и похоронена рядом с Фотием. Тут было что-то связано с ее завещанием, с ее намерением самой стать настоятельницей монастыря и поместить для этого вместо мужского монастыря женский. Сравнительно недавно выяснилось ужасное обстоятельство ее смерти. Кажется, в 30-х годах, могилы ее и Фотия были раскопаны, труп Фотия почти истлел, ее же лишь высох и превратился как бы в мумию. Причем труп ее лежал на боку, с поджатыми ногами, пальцы были во рту, волосы разметаны. Она очнулась в гробу и умерла там от удушья. Значит -- или ее смерть была летаргией, или ей дали сильного снотворного, чтобы отравить, но не отравили до конца. Известно, что она умерла внезапно и была похоронена очень быстро, в тот же день. Так только через 100 лет всплыли следы преступления, тайных и мрачных интриг.
Какая интересная судьба семьи Орловых, сколько связано с ней. Эта Орлова была двоюродной сестрой Михаила Орлова[14].
Музей тут же, возле Софии, небольшой, но интересный. Сначала идет исторический отдел – материалы раскопок, модели церквей, Ярославова Дворища и прочее. Я его не успела посмотреть. Заметила только идола –грубого, каменного, с бородой.
Потом иконы. Тут «Никола Липенский» 1294 года, «Сошествие в ад» ХIII в. (замечательное лицо Христа), Борис и Глеб ХIV в. – на конях, один конь оранжевый, другой оливковый, крутые шейки, чеканная поступь, ритм. «Воскресение» – икона Волотовской церкви, ХIVв., Феофановского направления.
Хорошее собрание ХVIII века. Все подлинники, а не копии. Рисунок подцвеченный Кипренского «Мальчик с собакой». Несколько хороших Боровиковских, и особенно молодой Павел I. Левицкий – Екатерина II (в овале). Рокотов –женский портрет (красноватое лицо, серебристо-жемчужные чепец и платье). Антропов – Екатерина II в профиль не приукрашенная, чувствуется жестокость и жесткость выражения. Гроот –«Белый павлин»[15]. Брюллова – очень хороший портрет какого-то борца или метателя диска, с запрокинутым лицо, очень энергичное письмо. Затем женский портрет в черном, декольте, на фоне экзотической оранжереи.
Тропинин «Кружевница» (другая), Русская девушка и мужской портрет –юноша, очень похожий на молодого человека из нашей группы (о нем ниже).
Из ХIХ века: два прекрасных портрета Крамского. Один – А. И. Васильчикова, секунданта Лермонтова. Уже старый, худощавый аристократ. Другой – очаровательное, женское молодое лицо, с полуулыбкой, с живыми ласковыми глазами. Поленов – большой этюд (кусочек городского пейзажа, «Осень», взятый, видимо, из окон второго этажа, белый дом и осенние золотые деревья); два восточных этюда – «Пещерный храм» (залитый солнцем) и «Арабский мальчик» (в белом, сам коричневый, сидит на корточках).
Рябушкин –«Воскресный день», исторический жанр. Семья богатого купца идет с богомолья (храм /нежнозеленый/, очень тонко), впереди красавица-дочь, скромно потупив глаза, по той стороне идет стрелец и покручивает ус, глядя на нее; отец этого ничего не видит, а мать заметила. Солнечно и свежо написано.
Х. Платонов – Цыганки просящие милостыню. Я не слыхала о таком художнике, а картина интересная.
Литовченко –Боярыня Морозова. Картина плохая, но интересно – написана после Сурикова или до? Вероятно, до. Боярыню выносят на кресле стрельцы из дома, у нее вид тихой блаженной, а рука с двуперстием тоже поднята.
В. Максимов – Прощенное воскресенье (надо посмотреть, есть ли это в монографии Леонова).
Богданов-Бельский – Соборование. Большая картина, видимо, сильно почерневшая. Внутренность избы, крестьяне с горящими свечками, священник возле больного.
Репин –портрет Нордман-Северовой, 1909 г.
Архипов – Крестьянская девушка, красиво, широко нарисованная, из его «баб».
Несколько Семирадских и Сведомских.
Грабарь – Въезд в усадьбу, очень хороший пейзаж, в лучшей его манере, лучшей поры.
Клевер – Красная шапочка в темном лесу, забавно.
Самое крупное впечатление – это фрески Феофана Грека в пределе Спаса на Ильине. Мы влезли туда по утлой деревянной лесенке на площадку, смотрели с помощью карманного фонарика. Из мрака выступает великолепный ангел ветхозаветной Троицы, его темный лик, белые развевающиеся ленты. Тут же старцы – Симеон Столпник, Макарий и еще другие. Особенно хорош седой Макарий с вытянутыми вперед ладонями.
Там есть еще Пантократор и Ной в барабане купола, но туда я лезть не решилась, боюсь высоты.
Это искусство настоящее, без всяких скидок на старину и без гипноза старины. Это великий художник. А Волотовские его фрески погибли.
В других церквах фрески уж очень плохо сохранились и трудно их разглядеть.
Нередицу мы видели только издали, ее развалины закрыты деревянным футляром. Там осталось 5% фресок. Почему-то Нередицу особенно жалко.
Вечером под 1-е мая мы ужинали у нас в номере. Двое молодых людей, две девушки и мы с Таней. Пили вино, ели наши привезенные продукты.
Наиболее интересны эти молодые люди. Один – аспирант при историческом музее, сын искусствоведа и художника Воронова, тот самый, что похож на портрет Тропинина, меланхоличен и склонен к индивидуализму—объясняет это тем, что всю жизнь был в коллективе – сначала в октябрятском, потом в пионерском, в комсомольском и наконец в партии. Несколько онегинского типа, ему пошел бы «гарольдов плащ». Говорит тихо. Очень начитан и любит стихи. Любит выкапывать всяких малоизвестных поэтов и писателей, вроде Хосе-Мария д’Эредиа[16].
Еще интереснее его товарищ. Еврейский юноша (впрочем, уже за 30), хрупкий, удивительной, редкой красоты. Видимо, нервный до предела, обидчивый, вспыльчивый и гордый. Нервно остроумен и тоже большой любитель поэзии, видимо, и сам поэт, особенно любит Эренбурга и Пастернака.
О своих занятиях он ничего не говорил, прятал лицо, когда мы хотели его сфотографировать. Его товарищ упоминал, что он немало перетерпел в жизни: отец был репрессирован и умер, а самому ему досталось во время борьбы с космополитизмом, когда он работал в школе с детьми.
Мы вспоминали всякие стихи, и Эренбурга, и Гумилева, и Уткина.
И, как всюду и всегда за чайным столом, разговоры неудовлетворенных: о стадности, об отмирании личной инициативы., и пр. А сами-то что же?
Как в Евангелии говорится – на что соль, если она потеряла соленость? А интеллигенция все же соль земли.
Кстати, Никита (первый) – большой любитель евангелия и библии и много оттуда помнит, что сейчас очень редко.
Девушки менее интересны. Одна весьма культурна и начитана, но все-таки чувствуется заурядность. Зовут ее почему-то Ингрид, а молодые люди называли ее «Ингредиент», «Ангидрит» и еще /по всякому/, а она сказала, что в детстве ее дразнили всякими прозвищами и еще одним, которое она сообщила Тане и мне по секрету: «гибрид». Она довольно интересной внешности, с темными усиками, напоминает Милу Черейскую. Поет, рисует.
Другая –27-и лет (выглядит старше), спортсменка, альпинист, турист, любитель парусного спорта, теннисного и т. д. Много пела, не имея голоса, –разные туристские песни, которые у нее списаны в особый блокнот. Не по годам наивна и наивно цепляется за молодых людей, которые относились к ней полублагосклонно, полупренебрежительно. Чувствуется, что Исторический музей – это ярмарка невест, и что мужчин не хватает, и что она, эта спортсменка, очень страдает от этого.
Был еще один молоденький художник со своей невестой, тоже очень молоденькой. Он исполняет какие-то оформительские работы в музее и получает что-то рублей 300. Лицо бледное, блеклое, золотушное. Но по тому, как он смотрел Феофана Грека и как говорил о нем, -- видно: настоящий художник.
Одна из песенок, которые пели:
Москва, Калуга
Лос-Анжелос
Объединились
В один колхоз.
Изба-читальня,
Сто второй этаж.
Танцуют буги-вуги,
Играет джаз.
Колхозный гангстер
Ванька Вырви-глаз
Заводит румбу
В который раз.
Наш председатель
Иван Кузьмич
На всех банкетах
Толкает спич.
Войди, прохожий,
Разуй глаза
И ты увидишь,
Что мы все за.
Мы все за мир,
Мы не хотим войны,
Ведь мы живем
В колхозе Сан-Луи… И т. д.
Женщины, как всегда и всюду, судили и рядили о своих ближних.
Особенно перемывали косточки находящейся тут же музейной сотруднице, которая везла с собой некого композитора (Лебединский), о котором говорили, что он занимает в ее жизни большое место. Он принимал ее заботы величественно, был довольно требователен, боялся испачкать брюки в грязи.
Никита сказал о песне: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», -- меня всегда, еще в детстве, занимало – как же это все умрем, да еще как один, и кто же тогда будет строить власть советов?»
___________________________
[1] https://ais-art.ru/publikatsii/344-2011-01-21-10-03-59/chlenova-svetlana-fedorovna/3178-publikatsiya-fragmenta-kievskij-vrubel-iz-dnevnika-niny-aleksandrovny-dmitrievoj.html
[2] Дмитриева Н. А. Михаил Врубель. Жизнь и творчество. М.: Детская литература, 1984; Дмитриева Н. А. Михаил Александрович Врубель (1856 -- 1910). Л.: Художник РСФСР; 1984 (Написанная в конце 40-х диссертация о «художнике-декаденте» – увы, -- не была допущена к защите)
[3] https://ais-art.ru/publikatsii/344-2011-01-21-10-03-59/chlenova-svetlana-fedorovna/4305-chlenova-svetlana-fedorovna-publikatsiya-rasskaza-n-a-dmitrievoj-vydvizhenka.html
[4]. Нина Дмитриева. Поездка в Китай. Публикация, подготовка текста, вступительная статья, комментарии Светланы Членовой // Искусствознание: журн. по истории и теории искусства, 2019 № 4. С. 258-281
[5] Нина Дмитриева Экзотика. Публикация С.Ф. Членовой // Искусство постигать искусство. Сб. статей к 100-летию Н. А. Дмитриевой. М.: БуксМАарт. 2020. С.379-389
[6] https://ais-art.ru/publikatsii/344-2011-01-21-10-03-59/chlenova-svetlana-fedorovna/5896-chlenova-svetlana-fedorovna-n-a-dmitrieva-avtoportret-konets-50-kh.html
[7] Татьяна Андреевна Селинова, искусствовед, автор книг об Иване Аргунов, о портретной миниатюре в России XVIII – XIX веков из собрания Государственного Исторического музея (она была многолетним его сотрудником) и др.
[8] Н. А. Дмитриевой была по-писательски внимательна к устной речи, в своем дневнике, а потом в отдельной тетрадке она фиксировала случаи отклонения от норм употребления, интересных словообразований, таких, например, как здесь: «однобрюшники» ‘близнецы’ или «выковыренные» для ‘эвакуированных’ в воспоминаниях об эвакуации в Моршанск.
[9] Евфимий, архиепископ Новгородский (1390-е гг.? — 11 марта 1458 г.), его церковная деятельность приходится на сложное для русских земель и русской Церкви время, когда Московское княжество было охвачено борьбой за престол; много усилий приложил к строительству и восстановлению храмов, особенно после крупных пожаров 1431 и 1442 годов. Им был богато украшен Новгородский Софийский собор. Евфимий заботился и о переписке церковных книг. Был канонизирован в 1549 г. в лике святителя
[10] Колокольня с часами церкви Сергия Радонежского
[11] Михаил Осипович Микешин (1835-1896), скульптор, живописец, график, учился в ИАХ, академик, автор выдающихся памятников: Тысячелетию России в Великом Новгороде (1862), Екатерине II в Санкт-Петербурге (1873). Богдану Хмельницкому в Киеве (1888), Минину в Нижнем Новгороде, адмиралам Корнилову, Нахимову Истомину на Малаховом кургане и др. Есть его памятники и за рубежом (в Португалии, Сербии).
[12] Богдан (Гофтрид) Павлович Виллевальде (1818, Павловск – 1903, Дрезден), российский художник, мастер батального жанра, учился в Императорской Академии художеств (1838 -- 42), академик, профессор И. А.
[13] Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская (1785 -- 1848), дочь сподвижника Екатерины П, графа Алексея Орлова-Чесменского, наследница его многомиллионного состояния. Получила хорошее домашнее воспитание, в 7 лет говорила на французском, немецком, английском и итальянских языках, была представлена к императорскому двору и пожалована в камер-фрейлины. После смерти отца в 1808 году охладела к светской жизни и погрузилась в духовные поиски. Ее духовным отцом стал старец Амфилохий в Ростовском Спасо-Яковлевском монастыре. Этот монастырь стал первым объектом ее щедрой благотворительности (всего Ростову было пожертвовано 300 000. руб.). После смерти Амфилохия ее духовным отцом стал архимандрит Фотий, на управляемый им новгородский Юрьев монастырь была потрачена значительнейшая часть ее наследства.
[14] Михаил Орлов (1788 -- 1842), крупная многогранная фигура в истории первой половины Х1Х в., масштабно и оригинально мыслящая личность, «отдельный человек», был в ряду близких Дмитриевой по духу людей. Интерес к нему возник у нее в конце 40-х в процессе подготовки новой (вместо «зарубленной» о Врубеле) диссертации об истории Московского училища живописи, ваяния и зодчества, так позже стали именовать Художественный класс, появившийся в Москве в большой степени по инициативе Михаила Орлова, ставшего первым его руководителем. В 90-е годы ею была написана книга «Русский рыцарь. Михаил Федорович Орлов», --увы, --так и не нашедшая своего издателя.
[15] Картина И. Ф. Гроота «Белый павлин» (1784) Х. м. 171х142 см. сейчас находится в коллекции Государственного Русского музея
[16] Хосе-Мария д’Эредиа (1842 – 1905), французский поэт кубинского происхождения, примыкавший к «парнасской школе», его стихи переводили В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин, Б. Лившиц, М. Лозинский и др.