Н. А. Дмитриева и Н.В. Апчинская 27 января (Нинин день) 2001года
(фото И. А. Долгопольского)
Н. А. Дмитриева (1917-2003) и Н.В. Апчинская (1937-2014) были связаны долгой, более 30 лет, близкой дружбой, интенсивным общением: обе они были наделены чувством «подлинного», даром восхищаться прекрасным и глубоким. В произведениях искусства более всего они ценили ощущение органичности, жизненности, отсутствия эстетизма, духовность.
Нина Александровна Дмитриева, ее лекции, статьи и книги были тем решающим толчком, который привел двадцатипятилетнюю Н.А. Апчинскую, инженера по первому образованию, из Киева в Ленинград для поступления в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.
В 1974 году Апчинская успешно (24 голоса против 2-х) защитила кандидатскую диссертацию: «Аристид Майоль и французская реалистическая скульптура конца X1X -- первой половины XX века», но блестяще она знала все французское искусство 18-20-х вв. Перебравшись в Москву, более десяти лет она работала в Научно-исследовательском институте художественной промышленности, а с 1978 по 2014 была ведущим научным сотрудником Музея искусства народов Востока, где занималась Кавказом, Закавказьем, Средней Азией -- курировала более 30 разнообразных выставок, среди них и эпохальная: «Средняя Азия-Москва-Иерусалим в творчестве еврейских художников» (2008).
Список ее работ, статей и книг, среди которых несколько книг о Шагале, любимом ее художнике, обширен и разнообразен, она держала в поле своих интересов и западных и российских художников 20-го века, весь 20 век.
Как исследователь, стремящийся через призму искусства постичь дух времени, Наталья в значительной мере сформировалась под влиянием работ Н. А. Дмитриевой, главным устремлением ее искусствознания также было «соотнесение конечного с бесконечным».[i]
Письма Н. Апчинской к Нине Александровне Дмитриевой покоряют необыкновенной открытостью, искренностью и глубиной: она делилась с ней самыми сокровенными своими мыслями и чувствами, полными душевного трепета впечатлениями.
Нина Александровна была для Натальи дорогим, очень близким человеком, «референтной личностью». Вот как говорится об этом в ее письме конца 60-х из Киева:
Когда любишь что-нибудь и думаешь об этом, а потом читаешь или слышишь отвечающее твоим мыслям, но более умное, стройное и глубокое, начинаешь уже любить того, кто так пишет или говорит. (Эта нелепая фраза означает, что я Вас люблю).
Или, вот еще такое признание в ее ленинградском «пасхальном» письме 1974 года, навеянном прочтением «Доктора Живаго»:
… у Пастернака я прочла—в числе многих других – одну замечательную фразу, которая относится ко всем выдающимся людям и, в частности, к Вам:
«Он понимал все с первого взгляда и умел выразить мысли в той форме, в какой они приходят в голову в первую минуту, пока они живы и не обессмыслятся».
Среди тем ее писем: искусство и реальность, философия и действительность, искусство и вера, любимые художники (Пикассо, Пиросмани), писатели и поэты (Пастернак, Бредбери, Кристи, Йейтс), режиссеры (Феллини, Трюффо, Тарковский, Бергман, Вайда), выставки (собрание Хаммера), путешествия ( Волга, Литва, Польша, Тбилиси) и др.
Одно из ее писем о впечатлениях, очень ярких, от первой поездки в Армению и Тифлис в начале 80-х уже было опубликовано нами на сайте АИС: https://www.ais-art.ru/publikatsii/344-2011-01-21-10-03-59/chlenova-svetlana-fedorovna/4899-chlenova-svetlana-fedorovna-publikatsiya-k-80-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-n-v-apchinskoj.html
Ниже публикуются, также впервые, еще шесть писем Н. В. Апчинской из домашнего архива Н. А. Дмитриевой. Авторское написание и пунктуация сохраняются, сокращения расшифровываются в косых скобках. В большинстве писем даты не проставлены (конверты не сохранились), поэтому даем их в порядке приблизительно (на основе анализа их содержания) установленной хронологии.
***
30-9-69
Киев
Дорогая Нина Александровна!
Я рискую надоесть Вам или показаться очень смешной и глупой, но мне хочется поблагодарить Вас за ту радость, которую Вы доставили, во-первых, Вашими «очерками»[ii], а во-вторых, лекцией о Пикассо, в которой был такой точный, тонкий и остроумный его анализ. После Вашей книги, наверное, уже трудно будет сказать о Пикассо что-нибудь принципиально новое.
Когда любишь что-нибудь и думаешь об этом, а потом читаешь или слышишь отвечающее твоим мыслям, но более умное, стройное и глубокое, начинаешь уже любить того, кто так пишет или говорит. (Эта нелепая фраза означает, что я Вас люблю).
Пикассо мне уже полтора года кажется ни с чем почти не сравнимым и глубоко волнующим явлением. Он настолько заслоняет все остальное, что кажется иногда, что в нем все начала и концы, что только его и надо изучать, по крайней мере, в искусстве ХХ века. Все остальное более узко и просто (вторично). А с Пикассо можно переживать все его головокружительные «приключения», подниматься к ослепительным вершинам, открывать всякие бездонные глубины, читать его, как энциклопедию искусств и духовной жизни нашего века.
Наверное, именно потому, что он так естественно, как дышит, творит, и так владеет чувственной стороной искусства – он так духовен и так дематериализует реальность во имя духовного. (Как остроумно Вы сравнили его с гуманным Леверкюном и сказали про bonté и beauté).
Может быть, благодаря Пикассо искусство ХХ века достигает философской глубины Ван-Эйков, например. Но Ван-Эйки выражали господствующую религию и мировосприятие, а Пикассо сам творит свою мифологию и религию.
Мне очень понятно, почему после Пикассо Вы пишете о юморе в искусстве. Мне кажется, что это очень характерная для Пикассо и всего современного искусства эстетическая и философская категория. Юмор – это ирония, буффонада, многоплановость, «полифония» и т. д.? Что-то, что так волнует и у Пикассо, и у Феллини, и у Булгакова, и у многих других. (неоромантизм).
Мне очень хочется поскорее прочесть Вашу книгу о Пикассо, но, наверное, это можно будет сделать не очень скоро, если только не случится чуда. Еще хотелось бы услышать Ваше мнение о «Фальшивомонетчиках» или о чем-нибудь еще…
До-свиданья. Ваша киевская читательница и почитательница.
Н.А
***
Дорогая Нина Александровна!
Спасибо Вам за Вашу замечательную книгу[iii], в которой так много мыслей.
Но мне бы хотелось, чтобы Вы еще написали там, про то, как относится Пикассо к богу и что Феллини – это, во многом, Пикассо кино.
Я в Москве вспоминала Вас и еще по поводу фантастики, т. к. случайно посмотрела в д/оме/ кино фильм Трюффо «451 гр. по Фаренг/ейту/».
Это захватывающий, весь на одном дыхании, фильм, в котором хорошо передана иррациональность происходящего и внеземной оттенок пространства и времени – но то, что находится в этом пространстве и времени вполне земное и не фантастическое. И без всякого юмора.
Вообще Москва была для меня прорывом будней –Трюффо, некоторые армяне и грузины, пушкин/ский/ музей, в котором я всегда испытываю ощущение счастья, т.к. он обозрим.
А сейчас опять эти самые ужасные будни. Все читаю Толстого и некоторых классиков западной и вост. философии и всякое разное.
Все говорят одно и то же, что материализм – это смерть, что религия (не церковная) необходима; что наука, хоть и имеет много гитик, не отвечает на главные вопросы, т.е. она представляет собой соотнесение конечного с конечным, а не конечного с бесконечным, и вообще много ненужных наук; что надо любить ближнего.
Ну и что дальше? Что изменится оттого, что я это поняла? Как это любить ближнего, когда ходишь на работу?
И вообще мне очень хочется в Москву, там все же интереснее жить и, наверное, работу можно найти лучше, чем писание дурацких бумаг в институте технической эстетики. И можно иногда позвонить Вам по телефону и услышать такой чудесный Ваш голос.
Извините за этот бред. Ваша Н.
***
Дорогая Нина Александровна!
Привет Вам из мокрого, полу-зимнего Петербурга от Вашей почитательницы, про которую Вы, наверное, давно забыли.
Как Ваше здоровье, как Ваши книги, когда появится «Юмор», что хорошего в Москве?
(последнего там, вероятно, так же мало, как и в Питере).
Впрочем, у нас дивная выставка – собрание этого любящего коммунизм миллионера Хаммера[iv]. Это такой праздник! Почти сплошные шедевры, от Рубенса до Шагала. Несколько хороших Коро, совершенно неожиданный и ослепительный Писсаро, дивный Моне, Дега, Ренуар, Ван-Гог, Руо, Вламинк, Модильяни, Боннар, Дерен и еще пара других (в т. ч. красивая марина Будена).
Я хожу почти каждую неделю созерцать в дикой давке красоту и с тоской думаю, что на днях все это кончится.
Я почти кончила свою писанину про Майоля и прочих, включая Цадкина и
Бранкуси, получилось, по-моему, ужасное дерьмо.
Читаю новую книжку про Сезанна, а также Бредбери вмеремежку с Кантом и прочей философией. Все пытаюсь как-то сократить свое дремучее невежество.
Появилась совершенно химерическая надежда на путевку в Париж… Вот, кажется, и все.
Вам привет от Фогеля, который по каким-то причинам не осмеливается Вам писать (он мне иногда пишет витиеватые письма)
Ваша Н.А.
***
Дорогая Нина Александровна!
Посылаю Вам Кристи (почитать).
Надеюсь, что она не только выразит мои нежные чувства к Вам, но и окажется случайно нечитанной.
Я вся в предзащитной горячке и кроме того придумала на свою голову хобби в виде чтения истории искусств в детской худ. школе.
Вспоминаю встречу с Вами в Москве – по сравнению с которой все прочие воспоминания незначительны или мрачны; Ваш светлый образ и еще стихи, особенно Леду[v].
Если Вас не затруднит, пришлите пожалуйста как-нибудь.
Ваша Н.А.
***
Дорогая Нина Александровна!
Спасибо Вам за поздравление, которое я застала, вернувшись вчера из командировочного «круиза» --Рыбинск, Углич, Вильнюс, Каунас.
В России чуть не погибла от холода, но все-таки пропиталась поэзией, которая в этих местах пока не убита. Прекрасные деревянные дома с резьбой, природа, провинциальный ампир и, конечно, древнерусское искусство в Угличе – хоть это и не Ярославль или Ростов.
Каждый раз, когда общаешься с ним в натуре, все то же волнующее ощущение органичности, жизненности, отсутствия эстетизма – уже не говоря о его духовности. А 19-ый и начало 20-го века пробуждают тоску по чеховско-толстовским временам. (Правда, она у меня и так в последнее время не пропадала). Литва – это тоже очень цельное впечатление, хотя преобладающее там иезуитское барокко с его холодными, мелодраматичными экстазами меня не очень волнует.
Но все впечатления от поездки убил «Рублёв» Тарковского. Вот это фильм! Что всего удивительнее – его христианский дух в лучшем смысле слова, глубина и бескомпромиссность. Я все дни только о нем и думаю. А Вам он понравился?
Я очень была рада тому, что Вы написали о плодотворности религиозного начала для жизни, но эту тему трудно обсуждать. Я пока только верю в то, что надо верить.
Нина Александровна, если Вы не против, напишите мне, когда и где Вы будете в Л/енингра/де. Пишет ли Вам Фогель? Он за что-то на меня обиделся (ему свойственна такая детская обидчивость) и молчит.
До-свидания. Ваша Н.
***
10 апреля 1974
Дорогая Нина Александровна!
На всякий случай поздравляю Вас с Пасхой. (После только что прочитанного потрясающего романа Пастернака я просто не могу не сделать этого).
Относительно Кристи: если она Вам больше не нужна, пришлите, когда будет свободное время, а я попрошу у хозяев еще одну порцию. Очевидно, ее творчество безгранично и можно не бояться, что попадется прочитанное.
Как Вы живете и когда выйдут, наконец, «Очерки» и «Юмор»? Очень хотелось бы все это поскорее прочесть – плюс Йейтса. (Недавно мне попалась заметка про него, где сказано, что он увлекался сначала Блейком, а потом Юнгом).
А у Пастернака я прочла—в числе многих других – одну замечательную фразу, которая относится ко всем выдающимся людям и, в частности, к Вам:
«Он понимал все с первого взгляда и умел выразить мысли в той форме, в какой они приходят в голову в первую минуту, пока они живы и не обессмыслятся».
Моя временная работа в школе кончилась, т. к. вернулся из армии постоянный преподаватель (протеже райкома).
Я очень этому рада, т. к. совмещать школу с дизайном и диссертационными делами (защиту назначали на 27 мая) оказалось не под силу. Преподавать детям ужасно трудно. Кроме того, у меня все время происходили какие-то конфликты с программой и начальством.
В результате я устала, совершенно выдохлась и потеряла последний интерес к окружающей действительности.
Нина Александровна, не знаете ли Вы, что происходит с Фогелем? Он так упорно не отвечает на письма, что я уже беспокоюсь, не случилось ли с ним еще что-нибудь.
Желаю Вам всего, что ни есть лучшего –в связи со «светлым христовым воскресением» и вообще.
Привет Вашей маме.
Наташа
***
Дорогая Нина Александровна!
Исполняю свое обещание, хотя письмо, вероятно, дойдет значительно позже моего приезда в Москву. Я провела чудесную неделю в Кракове и после мессы в Мариацком костеле под сенью В. Ствоша[vi] с трудом преодолела искушение принять католичество. Живу у очаровательной молодой польки, которая говорит по-русски, изучает Заболоцкого, водит меня по городу и в кино и еще просвещает насчет Фромма и современной теологии.
Я посмотрела два хороших западных фильма – знаменитый американский «Полет над гнездом кукушки» и «Яйцо змеи» Бергмана. И еще новый фильм Вайды. Была в гостях у знаменитого краковского художника. Завтра еду с Каськой на три дня в Закопани, в горы. Там нам сняла гостиницу одна польская руссистка, прекрасная пани Ядвига Шимак (польское гостеприимство стоит армянского), которая преподает русскую и советскую литературу в Ягел/лонском/ университете и недавно перевела Трифонова.
После Закопанов собираюсь провести еще 3-4 дня в Кракове, посещу еще несколько монастырей и один кабак, а потом поеду в Варшаву, где у меня тоже будет насыщенная программа. Если я все же устою против обольщений ксендзов и не найду успокоения на каком-нибудь монастырском кладбище, то приеду в Москву числа 10-ого.
Обнимаю Вас.
Ваша Наташа
[i] См. ее письмо о книге Н. А. Дмитриевой «Пикассо»
[ii] Н. А. Дмитриева Краткая история искусств. Очерки. Вып. I. М.: Искусство, 1968
[iii] Н. А. Дмитриева Пикассо. М.: Наука. 1971
[iv] Первая выставка произведений из коллекции Арманда Хаммера в Эрмитаже и ГМИИ им. А.С. Пушкина в 1972-1973
[v] У. Б. Йейтс «Леда и Лебедь»
(в переводе Н. А. Дмитриевой)
Удар обрушился: биеньем тяжких крыл
Она повержена, не в силах побороть
Внезапный шквал; пернатый торс накрыл
Простертую беспомощную плоть,
И громко, дико к ней стучится в грудь
Чужое сердце. Тот железный клюв
Ее ли слабым пальцам оттолкнуть
И оторвать от помертвевших губ?
Уже таились в содроганье чресл
Война и мор, пожар троянских башен,
Смерть Агамемнона...
Но как она могла
Постичь предначертания небес
В тот миг, что был так короток и страшен,
Когда над ней взметнулись два крыла?..
[vi] Вит Ствош, нем Файт Штосс (1447/8 -1533) -- автор алтаря в Мариацком костеле Успения Пресвятой Девы Марии в Кракове (1477–1489)