В Кабардино-Балкарии, пожалуй, нет более плодотворного ваятеля, внесшего существенный вклад в развитие культуры, как заслуженный художник РСФСР, лауреат Государственной премии КБР скульптор Михаил Хамидович Тхакумашев. Многие его произведения получили широкое признание, а известность художника давно перешагнула границы республики.
Монументальные скульптуры, выполненные М. Тхакумашевым, стали неотъемлемой частью архитектурно-пространственной среды городов и сел республики. Среди них памятник Али Шогенцукову перед зданием Кабардинского театра, Кайсыну Кулиеву на площади перед Домом культуры профсоюзов в Нальчике и на территории мемориального музея поэта в Чегеме. Значительный общественный резонанс получили новый памятник 115-й кавдивизии, установленный у въезда в столицу республики, и мемориал погибшим воинам в станице Солдатской.
Высокими художественными качествами отличаются выполненные им монументальные изваяния Кязима Мечиева в Шики и Бабугенте. Михаил Тхакумашев создал и целую серию портретных образов видных деятелей культуры Кабардино-Балкарии: Бекмурзы Пачева, Бетала Куашева, Юрия Темирканова, Зарамука Кардангушева и многих других.
Скульптор не раз становился свидетелем и участником разнообразных интересных общественно-политических и культурных событий. Он хранит в памяти встречи с выдающимися писателями и художниками. Его жизнь насыщена многими творческими событиями, но в публикуемом очерке коснемся лишь нескольких ее страниц.
А начиналось все с рисования. К нему он приобщился еще в раннем детстве под влиянием своего отца Хамида Асланбековича Тхакумашева, который всю жизнь проработал учителем в школе селения Арик, преподавал кабардинский язык и литературу, вел уроки рисования, географии, да и другие предметы, поскольку в довоенные годы педагогов в селах было немного.
– Помню, он мне еще показал, как рисовать утку, – с улыбкой вспоминает мастер. – Опыт мой оказался удачным, и я начал рисовать все подряд. Стал присматриваться к повадкам лошадей, быков, старался изобразить их на бумаге. Потом увлекся копированием рисунков из книг и журналов. Сельчан удивляло их сходство. В школе мне стали поручать оформление стенгазет и особенно праздничных мероприятий.
Все это Михаил выполнял с огромным удовольствием. Любил делать и всякого рода игрушки из любого подручного материала: катушек из-под ниток, спичек, веревочек, щепок. Получались танки, самолеты, трактора, которые очень нравились его сверстникам. Из глины лепил зверюшек и домашних животных. Отец не остался равнодушным к увлечению сына рисованием. Однажды он повел Мишу к известному художнику, настоящему мастеру своего дела Николаю Никифоровичу Гусаченко. Отец захватил с собой несколько детских рисунков и бутылку постного масла. В те годы это считалось дорогим подарком.
Николаю Никифоровичу рисунки Михаила понравились, и он дал ему задание на дом: рисовать с натуры кумганы, кувшины, другую домашнюю утварь и время от времени привозить нарисованное ему на суд.
– Добирались мы с отцом домой на поезде, – рассказывал Михаил Хамидович. – В Докшукино была получасовая остановка. Отец дал деньги, чтобы я купил гостинцы. Я набил себе карманы яблоками и стал гулять по перрону, забылся, вышел на привокзальную площадь. А когда вспомнил о поезде, бросился на перрон и увидел хвост удалявшегося поезда. Я сильно перепугался и не знал, что теперь делать.
Побродив в отчаянии вокруг вокзала, Михаил вдруг вспомнил, что в Докшукино жила родственница. Но вот беда, он не знал фамилии ее мужа, но все-таки решил обратиться за помощью к женщинам, у которых купил яблоки. Назвал имя родственницы. Они долго переговаривались. Наконец, догадались о ком шла речь и показали мне, куда надо идти.
– Когда постучал в дом родственницы, она, увидев меня, очень удивилась, как я один оказался в Докшукино. Мой рассказ о том, как я отстал от поезда, и насмешил ее, и успокоил. Она накормила меня и уложила спать.
Утром родственники проводили Мишу на вокзал, купили билет, посадили на поезд. Он благополучно доехал до станции Котляревской и оттуда пешком отправился в свое село Арик. Дома был переполох, мать упрекала отца за то, что он потерял сына. Но тут появился Михаил собственной персоной, все обрадовались и успокоились.
К Николаю Никифоровичу Гусаченко  Тхакумашев приезжал не один раз. Его уроки многому научили начинающего художника. Учитель тщательно анализировал его рисунки, указывал на ошибки. У Гусаченко был несомненно талант педагога, и Миша легко впитывал все, чему учил его мастер. Николай Гусаченко вел художественную студию во Дворце пионеров города Нальчика и помог в становлении многих начинающих местных художников.
В послевоенное время руководство республики уделяло большое внимание воспитанию творческой интеллигенции. В различные культурные центры страны направляли талантливую молодежь для обучения творческим профессиям. В 1947 году в Саратовское художественное училище направили группу кабардинцев, среди которых должен был быть и М. Тхакумашев. Но в последний момент его заменили участником войны Жерештиевым. Михаилу сказали, поедешь учиться в следующем году.
– Действительно, в 1948 году мы втроем: Барасби Муллаев, Михаил Кумахов и я сдавали вступительные экзамены в Ростовское художественное училище и сумели в него поступить, – вспоминал М. Тхакумашев. – Но Кумахов вскоре бросил учебу и перешел на курсы киномехаников. Через два с половиной года распрощался с училищем и Муллаев, поступив в один из театральных вузов Москвы. По его мнению, профессия артиста оказалась ему гораздо ближе.
В беседе с Михаилом Хамидовичем я как-то спросил его о том, кто из преподавателей оказал на него особое влияние.
– Для каждого скульптора очень важно знание технологии, – был его ответ. – В ее постижении я многим обязан приглашенному из Ленинграда Иосифу Израиловичу Сонькину. Это был замечательный педагог, который помог нам постичь тонкости нашего искусства. Учили нас в училище многому, к примеру, как снимать маску с живого человека. Помню, когда делали это в первый раз, гипс попал между ресниц нашему сокурснику, который согласился быть моделью, и чуть не оторвали ему веко, когда снимали застывшую маску. Пришлось аккуратно раскалывать гипс с ресниц, и все обошлось благополучно.
Еще в годы учебы молодой художник стремился активно заниматься творчеством. Уже тогда с его скульптурных работ и эскизов делали фотографии, которые потом попадали в фонд училища. Когда в 1950 году лучших студентов поощрили поездкой в Москву, среди них был Михаил.
– Время там мы провели с большой пользой для себя: посетили Третьяковскую галерею, Музей изобразительных искусств имени Александра Сергеевича Пушкина, музеи Кремля, усадьбу князя Юсупова, познакомились с множеством культурных памятников столицы, – не без удовольствия вспоминал М. Тхакумашев те далекие теперь годы.
После окончания художественного училища педагоги рекомендовали ему продолжить учебу в институте имени Репина в Ленинграде. Экзамены он сдал успешно, но учиться не стал. Во-первых, не хотела этого мать. Она была правоверной мусульманкой и высказывалась против того, чтобы сын лепил портреты людей. И хотя отец мой шутил, что все мои грехи возьмет на себя, она не желала с этим мириться.
Сначала Михаил пытался отсрочить учебу на год, но тогдашний ректор института отказал ему в этом. Но и попытка забрать документы не увенчалась успехом.
– Я вернулся в Нальчик без них. А тут еще и деньги начал зарабатывать. Уже в годы учебы в училище у меня закупили одну скульптуру для Министерства культуры РСФСР и выплатили огромный по тем временам гонорар. Да и вообще, в те годы я был самонадеян и считал, что всему научился.
Когда М. Тхакумашев вернулся в Нальчик, его взяли в Худфонд КБАССР и стали давать заказы на парковую скульптуру и фонтаны. Работы его фотографировали и рассылали по всем городам страны. Они пользовались успехом, их тиражировали, и Михаил получал авторские гонорары.
Параллельно с заказами он выполнял и творческие работы. В республиканских выставках участвовал с 1954 года. Первая, представленная им на суд зрителей скульптура – портрет матери. К первой в своей жизни зональной выставке он вылепил две скульптуры чабанов, одобренные зональным выставкомом. М. Тхакумашеву заказали две модели в бронзе, которые были отлиты в Мытищах. Позже одну из статуй закупило Министерство культуры РСФСР и передало в музей Революции.
После зональной выставки, проходившей в 1960 году, он стал членом выставкома зоны Юга России и Российской Федерации. С 1960 года до развала Советского Союза его постоянно избирали членом правления Союза художников РСФСР.
– Помню, я очень гордился тем, что выполненный мной портрет Тачу Созаева оказался в альбоме рядом с работами великих скульпторов Коненкова, Манизера и других, – делится воспоминаниями М. Тхакумашев. – Моего натурщика Созаева я увидел работающим на кладке асфальта. Его внешность так  поразила меня, что я тут же пригласил его позировать мне. Но как глубоко верующий человек он отказался. И только после того, как в дело вмешался известный певец Сергей Беппаев, Тачу Созаев откликнулся на мою просьбу, но от денег, которые я ему предлагал, он категорически отказался.
Очень хорошо Михаил Хамидович запомнил декадную выставку в Москве, посвященную 400-летию присоединения Кабарды к России. На выставке представил первый вариант «Сосруко, несущего людям огонь». Выставки в Москве были особенно интересны тем, что сопровождались встречами со зрителями и обсуждением экспозиций на научно-практических конференциях. Происходил живой, очень полезный обмен опытом, дававший пищу для размышлений и позволявший постоянно вести поиск путей повышения уровня мастерства.
Участвуя в художественной жизни Российской Федерации, М. Тхакумашев был близко знаком со многими знаменитостями. С вице-президентом Академии художеств СССР Манизером он познакомился во время сдачи на художественно-экспертном совете модели памятника Беталу Калмыкову.
– Первоначально заказ на этот памятник наш обком КПСС дал мне и московскому скульптору Махтину, –объяснял  скульптор, как все происходило. – Каждый из нас сделал эскизы памятника: я – в черкеске и гимнастерке, а Махтин – в гимнастерке. Нам выдали аванс. Когда обсуждали эскизы, Т.К. Мальбахов высказался за памятник Калмыкову в черкеске, чтобы придать ему национальный характер. Однако большинство членов комиссии предпочли образ Калмыкова в гимнастерке, которую он носил в повседневной жизни. Вместе с Махтином мы выполнили метровую модель и сдали художественно-экспертному совету в Москве, получив за него гонорар. Мы договорились с моим соавтором, что для завершения работы он вызовет меня в Москву. Я жду в Нальчике вызова, а его все нет и нет. И вдруг получаю от одного знакомого известие о том, что Махтин уже сделал двухметровую модель без моего участия. Я тут же выехал в столицу. К сожалению, слова моего знакомого подтвердились. Махтин действительно, нарушив договор, решил избавиться от меня, как соавтора.
Михаил попал тогда в неприятную ситуацию, выйти из которой помог скульптор Листопад, который в свое время работал вместе с Махтиным над скульптурой «Навеки с Россией». Она установлена в Нальчике на площали 400-летия. Он тогда тоже пострадал от интриг Махтина, поэтому взялся помочь Тхакумашеву, предоставил ему мастерскую и нашел для работы натурщика.
– Но он не подходил по своим внешним данным, – вспоминал мастер, – Листопад посоветовал мне поискать в Москве кабардинца. И тогда я вспомнил, что в это время здесь на литературных курсах должен находиться известный в республике литературовед Мусарби Гисович Сокуров. Я нашел его, если память не изменяет, в общежитии МГУ. Убедившись в его внешнем сходстве с Беталом Калмыковым, я заключил с ним договор и Мусарби несколько дней мне позировал. Когда он вернулся в Нальчик, опубликовал в газете заметку о том, что я работаю над скульптурой Бетала Калмыкова, умолчав, правда, что сам был натурщиком.
Времени у Михаила оставалось очень мало, работал без сна и отдыха, но модель памятника сделал вовремя. И когда экспертно-художественный совет во главе с Манизером ознакомился с его и махтинской моделями, то предпочтение отдал работе М. Тхакумашева.
О решении комиссии он узнал на другой день. А ночью видел вещий сон, будто лезет на небо по бронзовой лестнице, а за ним скользит змея. Оглядываясь на нее, он вдруг видит, как ее голова превращается в голову Махтина. Утром, в номере гостиницы, где жил Михаил, раздался телефонный звонок и ему сказали, что победила его модель. Министерство культуры расторгло прежний договор и заключило новый лишь с М. Тхакумашевым.
– Позже я узнал, – говорил он, – что, увидев мою работу, Манизер произнес слова: «Я видел живого Калмыкова, и даже делал с него наброски, и надо же, встретился с ним еще раз». При обсуждении моей модели он подчеркнул, что я сделал его очень похожим на оригинал, но и сумел придать образу национальный характер.
Получив гонорар, я отблагодарил своего благодетеля, коллегу Листопада, заплатив за эксплуатацию его мастерской и наем натурщика (в Москву я приехал тогда практически без денег). Потом купил коробки конфет и отнес их девушкам, которые сообщили мне приятную новость.
Михаил Хамидович еще долго поддерживал  дружеские отношения со всеми членами художественно-экспертного совета по утверждению монументально-художественных памятников. Это действительные члены Академии художеств СССР Г. Нерода, Л. Кербель, А. Файдыш, М. Бабурин, В. Ватагин, О. Комов, Г. Шульц, З. Азгур, М. Аникушин, Ю. Чернов. Творческие контакты поддерживал и с членами выставкома РСФСР М. Смирновым, О. Кирюхиным, Ю. Александровым и другими. Во время открытия выставок ему посчастливилось встречаться с величайшими скульпторами не только нашей страны, но и других государств.

---

---