ЛИНИЯ-ПРОДОЛЖЕНИЕ ДУШИ
Художник Мухамед Кипов был пылким, необузданным человеком, способным на дерзкие поступки. Духовные силы, таившиеся в нем, были необъятны: он обладал красноречием, мыслил как философ глобальными категориями, во всем отличался своеобразием и, где бы ни появлялся, неизменно оказывался в центре внимания. Кстати сказать, ему это очень нравилось. Внешне казался неуязвимым, вполне довольным собой человеком. За этой маской трудно было почувствовать неудовлетворенную, ранимую душу художника. Лишь изредка он жаловался на то, что что-то самое важное для него постоянно ускользало от него. Ему казалось, что он растрачивал себя по мелочам, но изменить свою жизнь был не в силах, и это не могло его не мучить. Но в любом случае реализовать себя во всех отношениях он никогда бы не смог, слишком богато был одарен от природы самыми разными талантами, был слишком многогранен.
Рано покинув бренный мир, Кипов, тем не менее, оставил богатое художественное наследие: сотни станковых рисунков, гуашей, акварелей, множество иллюстративных серий к литературным произведениям. Виртуальные миры, созданные при его участии на подмостках наших театров, всегда отличались убедительностью, выразительностью и надолго запоминались. У него была масса задумок, которые просились на бумагу, но он не успел их реализовать.
Мухамед любил подчеркивать, что он кабардинец, но никогда не эксплуатировал национальную идентичность как беспроигрышную художественную стратегию, на чем кое-кто из его коллег сумел сделать успешную карьеру художника. Он глубоко любил и ценил искусство «вечное», вошедшее в сокровищницу мировой культуры и покорявшее на протяжении тысячелетий сердца людей своей красотой и высокой духовностью. Это прежде всего искусство Египта, античная, буддийская, мусульманская культура, христианская живопись ранних периодов.
Больше всего художник любил карандашный рисунок. Он был виртуозом карандаша. Его беглые наброски, эскизы выполнены блистательно, на одном дыхании, точнее, одним сердцем. Вполне уместно вспомнить слова Модильяни: «Линия-продолжение моей души», которые, как нельзя лучше, характеризуют Кипова. Но в советские годы, да и сейчас карандашный рисунок не в почете, как недостойный не допускается на выставки. Помню, на одном из заседаний зонального выставкома прекрасные карандашные портреты Мухамеда даже не приняли к рассмотрению, сразу дав отмашку. Думаю, это заставляло его страдать от несправедливости.
С Киповым всегда было трудно соперничать в иллюстрировании литературных произведений. Его книжное искусство отличает строгая архитектоничность, высокая культура шрифта, умение наилучшим образом использовать материалы и возможности полиграфии. Из книжной графики, конечно, нельзя не отметить иллюстрации Мухамеда Кипова к балкарскому переводу «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели (1982г.). Художник сумел проникнуться высоким духом гениальной поэмы. Причем он не повторяет грузинских иллюстраторов этого памятника мировой культуры.
Прочтение всемирно известного шедевра своеобразно у Мухамеда Кипова. Он по-своему работает над литературным текстом. И хотя по природе график был темпераментен, экспансивен, глядя на его иллюстрации к Шота Руставели, невольно ловишь себя на мысли, что его страстность, неуемность не мешали создавать удивительно упорядоченные, цельные композиции. Экспрессивность стиля, большая эмоциональная насыщенность образов, высокое техническое мастерство ставят иллюстрации Кипова к этому литературному памятнику в один ряд с известными рисунками грузинских художников. Выполнены они очень смело, с присущей графику остротой исполнения: угловатостью линий, резкостью контуров, вытянутыми пропорциями. Образы динамичны и в то же время кажутся как бы застывшими в вечности. Это лучший способ показать бессмертие поэмы и одновременно ее изменяемость в движущемся мире. В иллюстрациях ясно чувствуется дух средневековой Грузии и нечто такое, что сразу дает ощущение того, что они принадлежат современности. Этот иллюстративный цикл отличается большой выразительностью, повышенной суггестивной экспрессией художественных образов.
Нельзя не отметить тот факт, что Мухамед обладал тончайшим чувством стиля, которое, кстати, присуще далеко не каждому художнику. Он был способен почувствовать неповторимую поэтику литературного произведения и передать ее на бумаге. Он умел безошибочно выбрать нужный модус, считая, что этот иллюстративный цикл лучше всего воплотить в том или ином ключе, в той или иной стилистике. В работе ему помогало его неистощимое творческое воображение. Он буквально фонтанировал пластическими идеями и художественными фантазиями. И в молодости и в зрелые годы он оставался креативным художником и никогда не испытывал дефицита идей.
Книжный график Кипов постоянно говорил о том, что очень любит Нартский эпос и прекрасно знает не один и не два варианта сказаний этого бессмертного творения кавказских народов. Но он так и не отважился проиллюстрировать его, поскольку считал, что для этого необходим особый подход, который он искал всю жизнь, но так и не сумел отыскать. Иллюстративные циклы, созданные к Нартскому эпосу другими художниками, его не удовлетворяли. Он не видел в них того колорита, который присутствовал в древнем эпосе.
Роман в стихах “Камбот и Ляца” послужил источником вдохновения для нескольких кабардино-балкарских художников, в том числе и для дуэта Кипов-Бгажноков. Их подход к иллюстрированию этого произведения отмечен своеобразием структурного построения художественных образов и пространства рисунков. Графики Заур Бгажноков и Мухамед Кипов в “Камботе и Ляце” (Нальчик, 1975 г.) избрали для себя принцип соединения одновременных, но разнопространственных событий. Монтажный прием позволяет авторам легко и быстро донести до читателей-зрителей содержание романа в стихах. Пространство рисунков распадается на ряд пересекающихся планов. Мир шогенцуковских героев подвергается масштабным сдвигам. Отдельные фрагменты иллюстраций даются в самых разных ракурсах. Используются и другие художественные приемы, позволяющие более остро обрисовать ситуацию, не нарушая в то же время цельность художественного пространства композиций. Бытие шогенцуковских героев окрашивается в своеобразные краски, позволяющие в какой-то мере преобразовать событийный контекст произведения. Иллюстрации обогащены национальными аксессуарами и национальной орнаментикой, создающими богатый декоративный эффект. Игра светотени полна драматизма и очень динамична. Использование такого разнообразия художественных приемов несомненно обогатило образно-пластический язык иллюстраций.
Заур Бгажноков и Мухамед Кипов стали соавторами художественного оформления еще одного издания Али Шогенцукова - “Избранного” (Нальчик, 1975 г.). И здесь видна их тяга к комплексному оформлению книги. Каждый раздел сборника (а их в книге четыре) предваряет тоновая иллюстрация, умело вписанная в овальное пространство. И вновь легкость рисунка, изысканность техники приносят им удачу. Как ни отличается эта иллюстративная серия от предыдущей, графический почерк Бгажнокова и Кипова легко узнаваем.
Личность основоположника кабардинской литературы Али Шогенцукова оказалась столь притягательной для художников Кабардино-Балкарии, что они запечатлели его образ в графических листах, живописных холстах и скульптурных произведениях. Хотя портреты основаны на ставших широко известными фотографиях, они свидетельствуют о многообразии видения авторами личности поэта. Способ скорее декоративного решения, а не психологического раскрытия творческой личности избрали для себя художники Заур Бгажноков и Мухамед Кипов в портрете, украсившем “Избранное” Али Шогенцукова (Нальчик, 1975 г.). Выполненный лаконичными средствами, без излишних деталей, он продемонстрировал тонкое мастерство декоративного оформления со стилизованными горами и облаками. Внутренняя динамика и экспрессия образа поэта освобождают его от прозаизма жизни и ставят портрет в один ряд с самыми интересными изображениями Али Шогенцукова.
Мухамеда Кипова всегда привлекал жанр портрета. Он оставил после себя замечательную иконографическую галерею наших современников. В основном это его коллеги-художники, деятели культуры Кабардино-Балкарии, колоритные образы его односельчан –простых тружеников, которых он любил и глубоко уважал. Вообще критерием выбора модели была личная симпатия художника. Автор стремился запечатлеть неповторимо-личные черты своих героев, передать их внутренний, духовный мир. Его портретная концепция предполагала соединение индивидуальных, национальных черт человека, иногда автор дополнял портреты и атрибутами профессии.
Каждый раз, приступая к новой работе, Мухамед старался не повторяться, постоянно искал новые выразительные средства и пластические приемы. Портретист не перегружал свои композиции лишними деталями и элементами, обходясь минимумом средств выразительности. Большая часть листа остается белой, но она воспринимается не как пустота, а как эмоционально насыщенное пространство. Кипов обычно оконтуривал свои модели тонкой сплошной, а порой прерывистой в нескольких местах линией, передающей живой трепет натуры. Затем наносил штриховку, далеко не всегда по форме. Он работал по наитию, интуитивно. На первый взгляд как бы случайно разбросанные штрихи на самом деле идеально решали поставленные графиком перед собой задачи. У него не было ни одного ненужного штриха. Каждая линия живет, дышит, пульсирует, принимает участие в «оживлении» образа. В сплетениях линий рождается произведение.
Рисунок у Кипова лаконичен, без особой детализации, выполнен свободно, артистично, в непринужденной графической манере. Оттого портреты сохраняют всю остроту сиюминутного впечатления. Штрихи рождаются то от легкого прикосновения карандаша к бумаге, то под сильным нажимом. Некоторые портреты выполнены в остро экспрессивной манере, нервным, ломким штрихом. Поза, поворот головы, соответствующий ракурс находились им интуитивно. Главный акцент рисовальщик ставил не только на внешних данных модели (они у него были переданы безупречно), но прежде всего на его настроении, на переживаниях. Все герои Кипова отличаются индивидуальностью, каждый из них личность, своеобразная и неповторимая.
Чем-то озабочен Петр Кажаров (1979г.), но как истинный адыг умеет сдержать свои чувства. Сразу бросаются в глаза азиатские черты Руслана Семенова (1980г.), Геннадия Чудягина (1979г.), Галины Пак (1981г.) или Валерия Курданова (1982г.). Но Кипов не ограничивался в портретах своих собратьев по творчеству лишь изображением этнических черт. Он умеет проникнуть и во внутренний мир своих героев. Красота, нежность и обаяние Ларисы Маремкуловой (1979г.), Ларисы Нурмагомедовой (1981г.), безымянной «Актрисы» (1979г.) дополнены тонкой интеллектуальной игрой ума. В каком-то роде антитезой к этим образам служит портрет врача Александры Кузнецовой (1979г.), энергичной, деловой женщины, запечатленной художником в быстром, порывистом движении. Нелли Кипова (1985г.) изображена в минуту отдыха, спокойной и полностью раскованной, в домашней, интимной обстановке. Напротив, тяжелые мысли обуревают художником Виктором Константиновым (1981г.).
В нескольких вариантах рисунков перед зрителем предстают актер Аслан Болов и архитектор Фуад Ныров. В портрете Ибрагима Джанкишиева (1983г.) подчеркнута сила характера живописца. Печать глубоких раздумий о жизни и искусстве запечатлена на лицах художников Виктора Абаева (1979г.), Анатолия Маргушева (1982г.), Михаила Горлова (1988) и композитора Джабраила Хаупы (1988г.). Некоторые образы рождаются на стыке жанров, таких, как портрет, натюрморт, интерьер. В первую очередь, к их числу можно отнести рисунок углем «Юрий Хевсоков. О жизни и смерти», который носит глубоко философский характер. Бередящие душу сомнения герой Кипова заливает зельем. Картина до боли знакомая и самому автору этого произведения.
В интерпретации М. Кипова Зелимхан Индрисов (1983г.)–целеустремленный, морально сильный, волевой человек. Автор стремится запечатлеть в портрете самое существенное во внешнем облике своего героя: особый взгляд, мимику лица и так далее. Еще важнее для рисовальщика передать внутреннее движение души, которое кажется динамичным, изменчивым. В портрете актера Бориса Мулаева (1986г.) все внимание сосредоточено на лице и руках. Здесь нет ни одного лишнего штриха, ничем не испорчено первое, самое сильное впечатление от персонажа. Кажущиеся на первый взгляд хаотичными штрихи на самом деле положены безошибочно, интуитивно, они родились мгновенно, в процессе работы и подсказаны особенностями самой модели. О Кипове можно сказать, что у него никогда не было стереотипов, не было самоповторов.
Автопортреты М.Кипова носят исповедальный характер. Глядя на них, чувствуешь, как он напряженно вслушивается в себя. Во многих из них запечатлены скрытые, неопределенные мысли, которые и самому Кипову были не до конца понятны. Возможно, оттуда брали свое начало страдания и переживания художника. Он пристально вглядывается в наш мир и каждый раз видит его по-разному, и реальная жизнь далеко не во всем устраивает его. Но он понимает, что изменить что -либо он не в силах, и это его угнетает. Кипов постоянно рефлексирует, оценивает как окружающую действительность, так и самого себя. В портрете «Взгляд в себя» (1975г.) чувствуется какое-то внутреннее смятение, неразбериха мыслей. Что-то бередит душу художника, мучит его. «Автопортрет с яблоками» (1986г.) –многолик, рождает разные ассоциации. В нем множество зашифрованных пластических метафор. Здесь он преднамеренно стремится к многозначному прочтению образа, хотя и другие его портреты никогда не воспринимались однозначно, однолинейно. Тема одиночества сквозит во многих произведениях Кипова, но особенно остро она прослеживается в его автопортретах.
Мухамед Кипов любил работать сериями. Есть среди его циклов подлинные шедевры, такие, как «Сенокос» с удивительной ритмикой и мелодикой пространства. Здесь автор применяет особые приемы формообразования, своеобразно построенные на игре контрастов и сопоставлений, использует скрытый аспект самых обычных предметов и явлений. В серии Сенокос» особенно поражает свобода авторского высказывания, раскованность художественного жеста графика Кипова. Он ищет свежие пластические приемы, трудится с азартом, с увлеченностью, полностью растворяясь в своей работе и веря, что создает искусство с большой буквы.
Рисунки потрясающе разнообразны по ритмике. Их композиция построена на основе многообразных форм, объемов, линий. Чисто реалистические сцены чередуются с теми, в которых чувствуется налет сюрреализма. Прекрасен один из листов -«Совы». Птицы изображены в одинаково ритмичных позах. Автор передал своеобразный облик этих удивительных птиц с красивым рисунком их оперения, создающим орнаментальную композицию, которая прекрасно рифмуется с узором плетня и в целом со всей композицией.
Темные силуэты ангелоподобных и звероподобных существ, заряженные невероятной энергией и излучающие странное нематериальное свечение, возникают из мрака в космическом по духу листе «Сумерки». Композицию как бы раздирают неведомые разновекторные движения, странные взрывные эффекты, вихревые процессы. То в затухающем свете, то в мощных вспышках вырисовываются фигуры как знаки духовной эманации, как символы страдающих истерзанных душ. Здесь вечное слилось с мимолетным в единое целое, в некое сакральное пространство архетипов и бессознательного. «Сумерки» тяготеют к плоскостности, к силуэтной трактовке форм, материально весомых и одновременно легко парящих.
Натюрморты М.Кипова идеально продуманы с точки зрения композиции и ритмической структуры. В них небольшой набор предметов с намеренным повтором одних и тех же элементов, но с незначительными изменениями. Вещи в них наделены двойным смыслом, они предстают как обычные, природные явления, и как наделенные магическим содержанием. В основу его натюрмортов «Груши», «Вишни», «Каллы», «Кактусы», «Натюрморт с кукурузой» положен пластический мотив сопоставлений или контрастов. В своих произведениях художник стремится к особой ритмике форм, объемов и линий. В «Натюрморте с хлебом» каждому предмету найдено точное местоположение и ракурс, позволяющие почувствовать их основные свойства и качества.
Большой интерес представляет серия «В горах Осетии». Пейзажам Кипова присущ тонкий поэтический световой эффект, ощущения покоя и безвременья. Рукотворные формы старинных осетинских архитектурных строений контрастируют с очертаниями Кавказских гор. Как бы ни были красивы творения зодчих, но они не вечны, тленны. Оттого они выполнены в приглушенных тонах, «со следами времени». Природа же предстает как нечто прекрасное и вечное, без конца обновляемое.
В листах «Старый дом», «Покинутый город», «Древние башни» автор чуть ли не с документальной точностью воспроизводит особенности построек, которые либо гармонируют с горами, либо создают с ними диссонанс. В то время, как природа предстает в ярких сочных красках, творения рук человеческих окрашены цветами забвения, приглушенными оттенками желтого и коричневого.
Серия «Плач дерева» звучит как реквием. В ней с огромной силой прорываются пессимистические ноты. Гнетущее чувство создают согбенные спины персонажей, трагически воздетые руки женщин. Деревья как бы оплакивают погибших героев. Трагизм ситуации передан при помощи символов и метафор.
Произведений Мухамеда Кипова, достойных упоминания, много, поскольку приступая к работе, художник максимально выкладывался, стремясь сделать их посредниками между собой и другими людьми.