Мы познаём мир сопоставляя, соизмеряя и сравнивая явления и события, масштаб и меру, пытаясь через аналогии найти место классифицируемых сущностей, чтобы правильнее осмыслить и понять их. Так мы постигаем мир, так мы постигаем Искусство.
С творчеством Евгения Расторгуева у меня было не так.
Ещё технарём в 60-е годы я увидел его картину "Юность" с её сюжетом-архетипом, восходящим к гомеровскому "прощанию Гектора с Андромахой", вот уже более трех тысячелетий будоражащего сердца людей, строем пространства приподнимавшего меня - зрителя – над обыденным и повседневным. Картина необычно для того времени пленила меня искренностью и подлинностью чувства. Потому мне важно было извлечь её из запасника Третьяковской галереи, где она хранится скоро полвека, на первую большую ретроспекцию мастера в Центральном доме художника, как фундамент и исток всего его творчества. И как она естественно вошла в экспозицию: рассказ о жизни фронтовика, сказочника и волшебника!
А незадолго до этого, на одной из групповых выставок я познакомился с персонажами созданного им пластического мира бытования людей, живого и целостного, бесспорно говорящего по-русски (актёров его театра, где он был Всем) и сразу полюбил их, как это обычно бывает, не зная, почему и за что.
Я присутствовал и выступал практически на всех московских выставках Евгения Расторгуева последнего времени, постепенно осознавая творимый им мир и его место в отечественной и мировой культуре. Образы жителей Городца, не того Городца, где он родился и вырос, и куда Евгений Анатольевич ездил отдыхать-работать каждое лето, а вымышленного города - символа русскости, придуманного и выстроенного в небывалом расторгуевском пространстве, добром, естественном и живом, как живо пространство народных сказок и городского романса, где думают, говорят и чувствуют по-русски. Расторгуеву удалось на языке московской живописной школы второй половины ХХ века создать действующую модель значимой части России, не убитой переворотом 1917 года, которая продолжает жить в культуре нашего отечества, и будет жить в ней и дальше как ячейка в сети мировой художественной традиции.
Мы, россияне, видим, понимаем и любим нашу страну по-разному. Образы провинциалов- мастеровых Расторгуева, моделей наших сограждан, не могут быть приняты всеми россиянами, как не все, даже профессионалы, принимают отображённый на языке парижской школы мир хасидского местечка, вошедший во все значительные музеи мира и запечатленный в куполе Гранд-Опера в столице Франции.
Творчество Шагала и Тышлера стало через какое-то генетическое знание для меня аналогией (я не сопоставляю здесь ни масштаб, ни цены, ни калибры), которая помогла понять значение творчества Заслуженного деятеля искусств России, художника Евгения Расторгуева, оценить его самобытность, пронизывающую его работы доброту и важность этого явления для сегодняшнего изобразительного искусства России, и теперь идущего через придумки постмодернизма к своим каноническим истокам.
27 ноября 2009 года, не дожив несколько месяцев до своего 90-летия, Евгений Анатольевич Расторгуев ушёл из жизни, оставив нам лучшие свои свершения: картины, рисунки, пастели, удивительной самобытности скульптуры и тексты. Несколько сборников стихов и воспоминания.
Последний текст его воспоминаний помещён ниже.
Борис Шумяцкий, 2005 –март 2010
Что видел я : сиянье белое и черную дыру, то бились ангелы и беси за душу детскую. Затем трубы звук иерихонской, всколыхнувшей всю округу,- это нечеловеческим голосом вскрикнула моя мама. Бабушка сказывал потом : «Пошел ты голубыми пятнами, и дышать перестал».
С соседней церкви утренний колокольный звон ударил и от этих звуков я открыл глаза и почувствовав шлепки, заплакал от обиды…
Было все тоже число, двадцать третье февраля, двадцатого года – день моего рождения. Отец - учительствовал, и в классах, где были черные парты, которые пугали меня висели большие картины Заполярья и Африки, с животным миром и природой, и парты черные фантастической формы, казались мне пришедшими оттуда, тем более крышки их хлопали как рты. Я быстро научился заучивать стихи и меня заставляли читать их и ставили на табуретку, чтоб я был виден…
Маму мою, Леночку Жерехову отец привез из Ростова Великого, где оканчивал учительскую семинарию. После благополучной жизни и вальсирования с офицерами она попала в провинцию с грязью и хозяйственными работами. От той жизни у неё долго ещё хранились длинные белые перчатки и боа из страусовых перьев, пока всё это не съела моль.
Видимо недовольство сельской жизнью заставили отца переехать в 1925 году в бабушкин Городецкий дом. По документам, он (отец) Расторуев-Хорошеньков, с бабушкиной фамилией, но потом какие-то инстанции, которым лень было писать такую длинную фамилию, решили её сократить…
Помню переезд, конский запах, перелески и овраги, и шатёр неба с миллиардами сияющих миров. В Городец въехали утром, как в сказку: столбы дымов над домами и изукрашенность резьбы на окнах , воротах, дворов и фронтонах… И всё белое от инея. Отец стал учительствовать в городской школе, появились братья и сестра. Семья разрослась до шести человек. Зарплата учителя – мизер и отец как мог бился, чтоб выжить и прокормить семью.
Церемоновская заверниха, состоящая из пяти домов , вернее не улица а переулок упиралась в Церемоново болото ,полное таинственных грёз и карасей. Дом бабушки примыкал гранича громадным древним вязом, к забору общественного сада. За ним была Купеческая улица. Так что это был своеобразный центр. На нашей улице , как шёлк росла зелёная трава, по которой паучьими лапами шли розовые дорожки к каждому крыльцу. Из за необеспеченности пришлось переехать в стоящийся Бумажный комбинат Правдинска. Оттуда я , закончив школу, поступил в открывшееся в 1935 Горьковское художественное училище, которое помещалось близь музея и набережной, в Домовой Купеческой церкви. Со своей будущей женой я познакомился на вступительных экзаменах. Со стен на наше наивное рисование смотрели расковырянные святые.
Началась жизнь по подвалам. В одном, где мы снимали , трудно сказать, комнату-каземат, хозяин несколько раз пытался повеситься. В другом более приличном дому с ухоженным садом, владелец его размозжил себе голову из двух стволов охотничьего ружья. Проучившись пять лет , в 1941 году я ушел на фронт. После войны, Тамара и я, без всякой помощи и достатка, сумели поступить в Московские институты, она во ВГИК, а я в Государственный художественный институт им.В.Сурикова. После их окончания в 50-х годах мы остались в Москве. В 1952 году нас приняли в Союз Художников СССР. Рисовать по заказам для колхозов и заводских клубов в комбинате, я не хотел. Начал зарабатывать по издательствам. В журнале «Юность», почти с его основания, когда он помещался в верхнем этаже дома напротив Старого цирка, главный художник Юрий Цишевский всегда ко мне хорошо относился и ценил меня.
Затем начал работать в издательстве «Советский писатель», Особенно я выделял Елену Балашову, хорошо чувствующую и художника и оформление книги. «Леночка» давала книги близкие моей направленности и за книгу С.Рослякова «Один из нас» я получил медаль ВДНХа. О книге В.Кожевникова ,в подарочном издании со множеством иллюстраций, была большая статья в газете «Советское искусство». Оформил там же книги Васильева, Иванова, Гофф, Алексеева, Тендрякова и др. Когда в 1957 году я написал картину «Юность», гражданская война и момент расставания на железнодорожных путях, может быть навсегда. Эта картина автобиографичная, но переброшена, как бы, в другое время, на другую войну. Она будучи на Всесоюзной выставке понравилась К.Ворошилову и он вызвал меня, чтоб познакомиться и сказал : «А я думал, вы старше - так вы почувствовали наше время!». Картина находится в Государственной Третьяковской Галерее. Я полностью опять перешел к живописи, но не к официальной, а к своей духовной, связанной с детством и Городецкими фантазиями. Из статей опубликованных обо мне я выделяю статью О.Лепинской в «Советской культуре» - полосная, «Чтобы образы не гасли». Она сказала : «Я написала полосу о Пикассо, Корине и о вас». Я очень благодарен за такое соединение. Борису Берману в альманахе «Искусство», понявшего меня, Юрию Бычкову за монографию в издательстве «Советского художника» и Виктору Яковлеву за создание альбома и издание моей книги «Записки из Зазеркалья». Виктор мог бы быть нашим Дягелевым.
У меня есть звания:
«Заслуженный деятель искусств России»
«Член союза художников СССР (России)»
«Член Союза писателей Москвы»
«Почётный гражданин города Городца и района»
Были персональные выставки: в Москве в Третьяковской галерее, Нижегородском художественном музее, Художественном музее Чебоксар. Персональные выставки в Америке, Германии (Западный Берлин), Италии (Рим), Франции (Париж).
Свет, что промелькнул при рождении от ангелов, меня сопровождает, но иногда, нога не ощущает почвы – это беси дают мне подножку. К прошлому я отношусь как птица относится к позапрошлому своему перелёту. Как сказал Анде Жид : «Кто ты сейчас, значит для меня куда меньше чем то, кем ты мог бы стать»
Москва 2009г.
