Памяти Евгения Расторгуева
Мы познаём мир сопоставляя, соизмеряя и сравнивая явления и события, масштаб и меру, пытаясь через аналогии найти место классифицируемых сущностей, чтобы правильнее осмыслить и понять их. Так мы постигаем мир, так мы постигаем Искусство.
С творчеством Евгения Расторгуева у меня было не так.
Ещё технарём в 60-е годы я увидел его картину "Юность" с её сюжетом-архетипом, восходящим к гомеровскому "прощанию Гектора с Андромахой", вот уже более трех тысячелетий будоражащего сердца людей, строем пространства приподнимавшего меня - зрителя – над обыденным и повседневным. Картина необычно для того времени пленила меня искренностью и подлинностью чувства. Потому мне важно было извлечь её из запасника Третьяковской галереи, где она хранится скоро полвека, на первую большую ретроспекцию мастера в Центральном доме художника, как фундамент и исток всего его творчества. И как она естественно вошла в экспозицию: рассказ о жизни фронтовика, сказочника и волшебника!
А незадолго до этого, на одной из групповых выставок я познакомился с персонажами созданного им пластического мира бытования людей, живого и целостного, бесспорно говорящего по-русски (актёров его театра, где он был Всем) и сразу полюбил их, как это обычно бывает, не зная, почему и за что.
Я присутствовал и выступал практически на всех московских выставках Евгения Расторгуева последнего времени, постепенно осознавая творимый им мир и его место в отечественной и мировой культуре. Образы жителей Городца, не того Городца, где он родился и вырос, и куда Евгений Анатольевич ездил отдыхать-работать каждое лето, а вымышленного города - символа русскости, придуманного и выстроенного в небывалом расторгуевском пространстве, добром, естественном и живом, как живо пространство народных сказок и городского романса, где думают, говорят и чувствуют по-русски. Расторгуеву удалось на языке московской живописной школы второй половины ХХ века создать действующую модель значимой части России, не убитой переворотом 1917 года, которая продолжает жить в культуре нашего отечества, и будет жить в ней и дальше как ячейка в сети мировой художественной традиции.
Мы, россияне, видим, понимаем и любим нашу страну по-разному. Образы провинциалов- мастеровых Расторгуева, моделей наших сограждан, не могут быть приняты всеми россиянами, как не все, даже профессионалы, принимают отображённый на языке парижской школы мир хасидского местечка, вошедший во все значительные музеи мира и запечатленный в куполе Гранд-Опера в столице Франции.
Творчество Шагала и Тышлера стало через какое-то генетическое знание для меня аналогией (я не сопоставляю здесь ни масштаб, ни цены, ни калибры), которая помогла понять значение творчества Заслуженного деятеля искусств России, художника Евгения Расторгуева, оценить его самобытность, пронизывающую его работы доброту и важность этого явления для сегодняшнего изобразительного искусства России, и теперь идущего через придумки постмодернизма к своим каноническим истокам.
27 ноября 2009 года, не дожив несколько месяцев до своего 90-летия, Евгений Анатольевич Расторгуев ушёл из жизни, оставив нам лучшие свои свершения: картины, рисунки, пастели, удивительной самобытности скульптуры и тексты. Несколько сборников стихов и воспоминания.
Последний текст его воспоминаний помещён ниже.
Борис Шумяцкий, 2005 –март 2010
Зарубки биографии
За окнами метет пурга. В селе Николо-Погост, близь Городца 23го февраля 1920 года – день моего рождения … и смерти…
Что видел я : сиянье белое и черную дыру, то бились ангелы и беси за душу детскую. Затем трубы звук иерихонской, всколыхнувшей всю округу,- это нечеловеческим голосом вскрикнула моя мама. Бабушка сказывал потом : «Пошел ты голубыми пятнами, и дышать перестал».
С соседней церкви утренний колокольный звон ударил и от этих звуков я открыл глаза и почувствовав шлепки, заплакал от обиды…
Было все тоже число, двадцать третье февраля, двадцатого года – день моего рождения. Отец - учительствовал, и в классах, где были черные парты, которые пугали меня висели большие картины Заполярья и Африки, с животным миром и природой, и парты черные фантастической формы, казались мне пришедшими оттуда, тем более крышки их хлопали как рты. Я быстро научился заучивать стихи и меня заставляли читать их и ставили на табуретку, чтоб я был виден…
Маму мою, Леночку Жерехову отец привез из Ростова Великого, где оканчивал учительскую семинарию. После благополучной жизни и вальсирования с офицерами она попала в провинцию с грязью и хозяйственными работами. От той жизни у неё долго ещё хранились длинные белые перчатки и боа из страусовых перьев, пока всё это не съела моль.
Видимо недовольство сельской жизнью заставили отца переехать в 1925 году в бабушкин Городецкий дом. По документам, он (отец) Расторуев-Хорошеньков, с бабушкиной фамилией, но потом какие-то инстанции, которым лень было писать такую длинную фамилию, решили её сократить…
Помню переезд, конский запах, перелески и овраги, и шатёр неба с миллиардами сияющих миров. В Городец въехали утром, как в сказку: столбы дымов над домами и изукрашенность резьбы на окнах , воротах, дворов и фронтонах… И всё белое от инея. Отец стал учительствовать в городской школе, появились братья и сестра. Семья разрослась до шести человек. Зарплата учителя – мизер и отец как мог бился, чтоб выжить и прокормить семью.