Ксения Александрова (Шальме),
кандидат искусствоведения,
сотрудник Государственной
Третьяковской галереи,
член АИС
Прощание с болью
Я познакомилась с художником Борисом Катковым спустя год после его смерти. Я говорю не о взаимодействии с потусторонним миром, я не занималась ни мистикой, ни мистификацией, а рассказываю о встрече с его творчеством на выставке его произведений, выставке его памяти в Воронежском областном художественном музее имени И.Н. Крамского.
Я пришла на эту выставку, сделанную не только высоко профессионально, красиво и содержательно, но еще и с любовью, что бывает важнее всего остального, демонстрирующую самые разные грани личности художника через его картины, графику, скульптуру, издания с его участием и непосредственно им созданные, рассказывающую о нем в стихах и прозе, и была поражена. Даже не столько самими произведе-ниями, хотя, кроме них, там почти ничего и не было... Я была поражена тем, сколько жизни, боли, радости и свободы звучало в этих залах! Пе-редо мной предстал как будто сам художник... и даже больше. Стало очевидно, что за каждым холстом, на нем и в нем словно прожитая жизнь, и обнаженность души автора потрясла до глубины.
Сразу вспоминаются слова Каткова, приведенные в экспозиции, о той подготовке, которая была необходима ему в преддверии создания каждого произведения. Это почти священный обряд: художник убирается в мастерской, моется в бане, надевает чистую рубашку и только тогда подходит к чистому холсту, который столько ему обещает... Эти при-знания живописца напоминают мне процесс подготовки к дальнему путешествию или к решительному бою, в путь, который может вести и на тот свет. Ведь недаром на Руси воины перед битвой надевали чистые, обычно белые рубахи и вообще очищались духовно и телесно. Наверное, и невозможно привнести что-либо по-хорошему серьезное и важное в свою и чужую жизнь, изменить мир к лучшему, если не подходить к своему чистому холсту или белому листу бумаги каждый раз как к двери, за которой бескрайний путь. Путь, который может отнять у тебя все, а может дать тебе все, который может стать для тебя и последним, и самым счастливым, – по крайней мере, с полной решимостью вступить на этот путь и принять его, и пройти, даже если уйдешь безвозвратно. За каждым произведением Каткова чувствуется эта решимость, готовность все потерять ради того, чтобы не только высказаться, но и реально изменить жизнь. И такому художнику тесно в любых, даже самых широких, рам-ках и рамах, недаром его рамы на многих холстах представляют собой не столько средство ограничения картины, отделения ее от окружающего мира, сколько, напротив, соединения ее с миром, как будто, пространство холста, смысловое поле расширяется и вбирает в себя, возможно, и то, что сейчас находится вокруг картины, а силуэт изготовленной самим автором рамы – это также продолжение картины, которая из плоскости вырастает в объемное изображение. Катков, выходя за границы живописи, освоил разные графические техники, из плоскости он вырывался в скульптуру и использовал ассамбляж, сочетая самые неожиданные предметы прямо на холстах. Ему было мало земли – он летал на самолетах, судьба переносила его из одной части света в другую, боец, во всех смыслах этого слова, Катков проявил себя в военных действиях (и был отмечен правительственными наградами). Из обыденности он устремлялся в мир театра, от людей он, как будто, уходил в мир животных и из мира взрослых возвращался в мир детства, пытаясь уже с эстетических и психологических позиций понять ребенка, разгадать создаваемые им образы и даже исцелить... Исцелить цветом. А не в этом ли и должна состоять главная задача искусства – приносить человеку очищение, утешение, просветление, если возможно, и исцеление? С самых древних времен (вспомним древнегреческий катарсис как достойное завершение драмы) человек осознал эту высокую цель культуры. Но, чем дольше Бог продлевает дни мира, тем дальше этот мир уходит от Бога и от всего Божественного, в том числе и от искусства не только лишь как самовыражения, а именно как пути к совершенству и средства прославления красоты созданной Творцом Вселенной.
Рассматривая живописные, скульптурные произведения Каткова, зритель найдет во многих из них болезненность и очень, – может показаться, слишком – много отчаяния и боли. Но и сквозь них слышится и видится надежда, доброта и свет, и остро чувствуешь, что, если бы художник не стремился в жизни к свету, то не было бы ему так больно оттого, что так мало гармонии вокруг, оттого, что и в Воронеже Христа ожидают только орудия казни (вспомним картину «Ожидание Христа в г. Воронеже»)... Но, думается, в природе художник во многом находил утешение и отдохновение, рисуя красивые букеты и натюрморты, я бы сказала, теплые и гармоничные. Обращают на себя внимание произведения «Прощание с народным художником» и «Похороны художника» (в обоих развивается одна тема), в которых изображенный покойный, явно имеющий портретные черты самого Каткова, весь в белом (знак очищения), с живыми открытыми глазами, молча, прощается с природой и людьми, точнее они – с ним. И в этой смерти нет трагедии и разрыва, в общем-то, в этой смерти нет и смерти, потому что автор дает нам почувствовать продолжение жизни живописца в его творчестве, в памяти неравнодушных современников, а, возможно, самое главное, – в Небесном Отечестве и – снова – в природе. Он возвращается туда, как утомленный путник, как дитя (заметим, что позой лежащий в гробу несколько напоминает младенца в люльке), и именно в этих полотнах мы чувствуем покой примирения, который не находил художник на других своих творческих путях.
Интересно в этой связи рассмотреть автопортреты Каткова, ведь это жанр едва ли не самый откровенный – рассказывающий об авторе устами самого автора. Перед нами не один, а ряд автопортретов, и в разные моменты жизни Катков, естественно, видел себя по-разному и объективно выглядел и был разным, но всякий раз перед нами предстает человек артистичный, с затаенной грустью, с внешностью очень выразительной, хотя в самой этой внешности, если посмотреть отстраненно, нет ничего необычайного. В графическом автопортрете 1973 года (бумага, уголь) обращает на себя внимание прорисовка глаз. Прежде чем поразмышлять над этой темой, напомню, что именно в графических техниках обычно художник беседует скорее с самим собой, тихо, о себе, с самыми близкими, ведь это более камерные техники... При этом, вспомним, что Катков каждого своего зрителя считает и называет близким человеком, и такая открытость, даже обнаженность, о которой уже было сказано выше, на самом деле, редкая в наши дни, удивляет и располагает к художнику. Так вот, если мы заглянем в глаза живописца, то увидим, что правый глаз наполнен пустотой, зрачок только обозначен, но не прорисован. Конечно, всегда существует вероятность, особенно в случае с графикой, что художник по тем или иным причинам просто не завершил работу, но я полагаю, что такое художественное решение в данном случае не случай-но... Если мы обратимся, например, к полотну Каткова «Трагедия Армении. Спитак», то увидим, что люди, погибающие или уже погибшие, изображены там с пустыми глазницами, без зрачков, что дает нам возможность предполагать, что пустые глаза для Каткова – это знак мертвенности, потерянности и пустоты во всех смыслах этого слова. Всматриваясь в графический автопортрет, видишь не только грусть на лице художника, но и какую-то потерянность, невнятность, даже, может быть, беспомощность. Он молчит, у него, кажется, поджаты губы, нет в нем ясности и силы, брови сморщены, как будто неразрешенный, а, может, и неразрешимый вопрос затаен в молчании живописца и терзает его изо дня в день. В живописном автопортрете, созданном на три года раньше графического, больше ясности, но не меньше грусти и одиночества в глазах, хотя колористическое его решение, красота цвета, как будто, отсветов осенней листвы и солнечных зайчиков, которые благородной охрой ложатся на волосы, бороду и одежду художника, наполняет произведение большей гармонией и большим покоем. И, тем не менее, фон, написанный очень динамично, крупными, пастозными мазками подчеркивает неустойчивое положение фигуры, словно художник улетает куда-то или вот-вот оторвется от земли и покинет нас навсегда.
С годами («Портрет художника»; 2004 г.) изможденность Каткова, духовная и физическая, становится все более заметной, он, как будто бы, затихает и потухает, как свеча, недаром почти все линии кисти, которой написано лицо, направлены вниз. А природа по-прежнему и, наверное, еще более прекрасна, она оживлена для художника, даже одушевлена, и контраст гармонии жизни и мертвенной тишины в глазах заставляет задуматься. Возможно, автор обращает наши мысли горе, ввысь, ведь жест его слегка поднятой руки, думаю, тоже не случаен, а на его листах мы видим рисунки церковного здания, что может напомнить нам о высшем призвании каждого человека и художника в особенности, и этой теме вторит детская непринужденная красота окружающего мира.
В этом произведении можно заметить элементы детского рисунка, в некоторых портретах современников, которые во множестве были представлены на выставке, чувствуется следование принципам сурового стиля, популярного в нашем искусстве в 1960-е и отчасти 1970-е годы, в некоторых произведениях Катков явно использует язык сюрреализма и экспрессионизма, а в иных вспоминает о стилистике иконописного и наивного искусства, в пейзажах и особенно натюрмортах может восторженно расцветить природу красками импрессионизма или даже фовизма. Картина, посвященная памяти известного художника, современника автора, Виктора Попкова, поразила своим стилистическим сходством с самими произведениями Попкова. Такую свободу Каткова в выборе манеры, стиля, средств выражения, техник и тем называют «реализмом без берегов» (его собственное определение: «интернациональный реализм»), и она, в самом деле, напоминает способность перевоплощаться, быть, если угодно, и актером, и художником, и режиссером спектакля обо всем мире и, конечно, о самом себе. Роли, которые «исполнял» Катков как художник, становились его собственной жизнью, и только способность искренно и глубоко сопереживать и чувствовать людей давали ему возможность создавать как произведения, посвященные памяти погибших и пострадавших, где автор искренно им сострадает, так и яркие портретные образы его современников в живописи, графике и скульптуре. Кажется, что художник, изображая модель, полностью вживается в ее пространство, творческое и человеческое, и поэтому каждый портрет, при том, что он, естественно, выражает взгляд и манеру Каткова, своеобразен и по стилистике, и по настроению.
Художник Борис Катков ушел от нас год назад, но, побывав на его выставке, я могу сказать, что он не ушел. Оставив нам произведения, ко-торые красноречиво говорят очень о многом, он просто переплыл на своей лодке на ту сторону, куда, вероятно, стремился, ведь на той стороне, возможно, он, наконец, освободился от многого, что заставляло его страдать на этой. По крайней мере, в это хочется верить.
Январь 2013 года.
