Юлия Николаевна Рейтлингер (инокиня Иоанна, 1898, Санкт-Петербург — 1988, Ташкент), духовная дочь о. Сергия Булгакова, покинувшая Россию в 1921 году и в 1955-м вернувшаяся на родину, замечательный иконописец ХХ века, чей талант расцвел в эмиграции... Ее личность и ее судьба оказались началом той «ниточки», что привела к знакомству с малоизвестными, но яркими именами русских художников-эмигрантов, связавших свою жизнь с Францией.

В неизданных «Воспоминаниях» Ю.Н. Рейтлингер рассказывается о подругах-художницах, с которыми она познакомилась в Крыму в 1918 году и вновь встретилась уже в эмиграции, в Париже. Одна из них − Лидия Никанорова, совершенно неизвестная в России как художник1 и прекрасно известная поколению 1970-х как героиня романа В.А. Каверина «Перед зеркалом». Захотелось узнать больше о ее судьбе, творчестве, любви. Наконец, было интересно: как и чем связаны Лида и Юлия Николаевна? О Лидином муже – художнике Жорже Артемове Рейтлингер тоже написала. Его имя хорошо известно во Франции2. Нашлась дочь художника, Мари Артемова -Теста, и я отправилась к ней на юг Франции, в департамент Прованс. Архив Мари Артемовой стал одним из главных источников написания биографии Лидии Никаноровой, другим − ее переписка с Павлом Александровичем Безсоновым (в романе − Карновский), обнаруженная в фонде В.А. Каверина (РГАЛИ)3.

Лидия Андреевна Никанорова (Артемова) родилась в Брест -Литовске 23 марта 1895 года в семье бедного армейского офицера. Семья часто переезжала с места на место, и Лида постоянно меняла провинциальные города и гимназии. Круг чтения достаточно широк: В.О. Ключевский, Г. Ибсен, В.Г. Белинский, Мария Башкирцева, О. Уайльд, П.А. Кропоткин, К. Гамсун, Д.С. Мережковский, Ф.М. Достоевский. Лида учится лучше своих сверстниц, но нет круга общения, нет приличной библиотеки. Одиночество, мечта об учебе в Петербурге, заграницей, нужда в друге... Собственно, с этого и начинается переписка, а затем − и роман с Павлом Александровичем Безсоновым, студентом Казанского университета, с которым она знакомится на гимназическом балу.

Следуя примеру Безсонова, Лида поступает на математическое отделение Бестужевских курсов в Петербурге, хотя больше интересуется живописью и музыкой. Учеба на математическом отделении скучна: неудержимо влечет живопись. Лида поступает в мастерскую М.В. Добужинского и А.Е. Яковлева. Но через год эстетика «Мира искусства» перестает ее удовлетворять, она уходит из мастерской. Ее захватывает византийская культура, которая помогает молодому мастеру найти собственный «угол зрения» в живописи. Когда художники ищут в себе самое главное, сокровенное, нередко воспоминания детства помогают найти его. У Лиды − это детское впечатление от красоты церкви. Она слушает лекции Ф.И. Успенского по истории византийского искусства в Петербургском университете. Увлечение Византией проходит через всю ее жизнь.

Поиски себя, «вечного» в жизни и искусстве выявляют еще одну сторону души – «чеховскую». Лида бывала в Ялте с 1914 года. Дом Чехова, обстоятельства его жизни, образ Лики Мизиновой особенно ей дороги. Свои письма к Павлу Безсонову она подписывает именем «Лика». Перед революцией она застревает в Ялте, связи с Россией обрываются, Безсонов не может найти ее следы в мареве Гражданской войны. Живет она в семье известного драматурга С.А. Найденова (1868−1922) , друга Чехова и Бунина. В Ялте происходят знакомства «на всю жизнь» с о. Сергием Булгаковым, его дочерью Марией (Муной), с Ю.Н. Р ейтлингер. Видимо, в это время она, как и Ю. Рейтлингер, становится духовной дочерью о.Сергия. Лида в Ялте бедствует, она отрезана от Петербурга, неизвестно, где Павел Безсонов. Вот письмо С.А. Найденова к Безсонову, в котором описывается ее жизнь в Ялте: «Жила она здесь в последнее время ”надрывно“, рабой настроений, рабой своенравного своего сердца... Когда наступал период увлечения ее живописью, жизнь ее становилась более ясной, осмысленной и направленной к одной цели: сделаться профессиональной художницей. Она успевала в искусстве... Имела возможность у кого учиться и училась у хороших, известных художников, приехавших в Ялту с севера... Ее работы были на выставке... Одна из них – мой портрет (масло), одна из удачных ее работ до сих пор украшает мою комнату и тоже была на выставке... Несомненно – живопись могла бы быть путеводителем ее жизненного пути, но ей убийственно мешали прежде всего материальные обстоятельства: ее два раза обокрали и она ходила в платьях с чужого тела, что стесняло ее и эстетически коробило... Билась, как рыба об лед, живя уроками... Жаль ее, она талантливый человек, но женщина властвует в ней, она верит в свое женское счастье, а не в счастье человека от самого себя. В этом ее драма. Хорошая она...» 4.

Учителем живописи Лиды в Ялте был Вардгез Яковлевич Суреньянц (1860−1921), сыгравший в ее жизни большую роль. Европейски образованный художник, кончивший Лазаревский институт в Москве, архитектурный факультет Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Мюнхенскую Академию художеств, живописец, книжный иллюстратор и сценогрф, он расписывает в Ялте армянскую церковь св. Рипсиме. Лида помогает ему. Он принимает активное участие в художественной жизни Ялты в 1918–1919 годах. Несмотря на голод, гражданскую войну здесь проходят интереснейшие художественные выставки. Две из них − «Искусство в Крыму» 1918 года и «Искусство в Крыму» 1919-го организует сам В.Я. Суриньянц: наряду с петербургскими мэтрами, он приглашает молодых ялтинских художниц О. Морозову, Е. Гертик, М. Ломакину. Среди художников, известных нам по двум каталогам, нет фамилии Л. Никаноровой. Но свидетельство С.А. Найденова безусловно: его портрет, написанный Никаноровой и находившийся в экспозиции московского музея А.П. Чехова, присутствовал на одной из выставок.

Жизнь в Ялте в 1920 году постепенно замирала: гражданская война, приход большевиков, голод. Нет писем от Павла Безсонова. Лида мечтает вырваться и на утлом суденышке покидает Ялту. Исход из России начался ... Впереди − константинопольский период творчества Никаноровой (1920−1923). Осуществилась мечта увидеть Византию своими глазами. Великое средневековое искусство, сияющее в мозаиках и фресках Кахрие-Джами, казалось, затмевает ужасы вымирающего Крыма, разлуку с Петербургом, с любимым человеком. С 1920 года Лида начинает делать копии мозаик и фресок, некоторые из них приобретены лондонским музеем Виктории и Альберта. Может быть, интерес к копированию фресок, упоение орнаментом, внимание к нюансам форм и цвета, любовь к историческим пейзажам – результат влияния, вдумчивого подражания учителю? В ее константинопольских зарисовках улочек, старых построек, архитектурных пейзажей несомненно присутствуют уроки Суреньянца. Мозаики 1315−1321 годов из монастыря Хора (Кахрие-Джами) – образец палеологовского ренессанса, образец гармонии света и цвета, идеал плоти, пронизанной Духом, явления красоты, спасающей мир. Величественный архангел в подкупольном пространстве зорко следит за миром. Размах крыльев еле сдерживается медальоном, а там, внизу ,разворачиваются сцены из булгаковского «Бега»… Константинополь наводнили русские, ушедшие с Белой армией.

В январе 1923 о. Сергий Булгаков, высланный из России без права возвращения, прибывает в Константинополь. Он привозит Лиде известия о смерти Суриньянца и Найденова. Чуть позже о. Сергий в своем «Константинопольском дневнике» напишет: «На прошлой неделе я осматривал мечеть Кахрие-Джами с ее чудесными мозаиками и фресками, полупогибшими и погибающими». Именно Лида показывала ему храм, где копировала их, спасая от забвения. У нас нет подлинных писем Лиды этого периода, но, видимо, роман Каверина адекватно отражает ее тамошнюю жизнь − с тоской по Ялте, по «платану на набережной», по прошлому. Мир Византии вдохновляет, поддерживает, но все, чем она жила раньше – Петербург, Казань, Волга, любовь к Павлу Безсонову – позади. В Константинополе – выживание, отсутствие художественной среды, учиться не у кого. О. Сергий покидает Константинополь и едет в Прагу. 10 апреля 1923 года Павел Безсонов пишет ей из Москвы: «Неужели Булгаков не мог бы вызвать тебя в Прагу?»5. Но вызывает ее в Париж художник Георгий Артемов, с которым она сблизилась в Константинополе. Итоги пребывания в Константинополе – насыщение искусством Византии в наиболее утонченных, гармоничных классических формах палеологовского ренессанса, приобретение собственного взгляда на живопись. С 1923 начинается «французский» период жизни художницы (1923 – 1938), включающий в себя Париж, Корсику, Кламар.

Париж начинается с каторжной работы – росписи кабаре «Кавказский погребок». «Мода в Париже на экзотику обеспечила грандиозный успех кабаре у богатой русской публики. ”Кавказский погребок“ в первую очередь посещали русские, без сожаления проматывавшие здесь остатки своих состояний... Успех этого кабаре обнадеживает других предпринимателей, и уже в следующем году по соседству с ним откроются сначала “Яр” (63, Пигаль), а немного позже ”Тройка“ (26, ул. Фонтен), образуя вместе с “Кавказским погребком” настоящий русский треугольник»6. Бригада художников во главе с Г. Артемовым расписывает следующее кабаре в стиле Ватто. Сохранились фотографии Лиды в группе художников – хрупкая женщина в длинном пальто, волосы на прямой пробор, широко расставленные глаза с недоверием глядящие в объектив, за спиной – декорации. Тогда же, в 1923 году Г. Артемов пишет портрет Лиды на фоне расписных стен кабаре: лицо отчужденное, закрытое, оживляемое (но не оживленное) яркими декоративными бликами, никакого контакта со зрителем: декоративность изображения, декоративность жизни. В романе Лида признается: «... для меня эта ресторанная работа на заказ – мучительна, унизительна. Пишу для себя только в редкие свободные дни, и, странно сказать, именно эти полуголодные дни украшают мое существование»7.7

Существование Лиды в Париже поддерживали письма из России. Они текли как реки воды живой, укрепляя, наполняя жизнь смыслом и радостью. Любимый Лидин А.П. Чехов писал об одном из своих героев: «У него было две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая – протекавшая тайно...»8. Тайной была переписка Лиды с П. А. Безсоновым, оставшимся в России. Кто он, Павел Александрович, подписывающий свои письма именем героя К. Гамсуна «Пан»? Текст его автобиографии, написанный специально для В.А. Каверина, производит более острое впечатление, чем авторская версия в романе. Приведем его с сокращениями. Добавим, что родился Безсонов в Казани в 1889 году.

«Мое детство прошло в доме Кузнецова на б. Проломной улице, где длинный подъезд спускается в довольно грязный двор с уборной в центре и колодцем в дальнем левом углу. Дом населен беднотой с массой детей, главным образом евреями, связанными с ”толчком“ [Толкучим рынком. – Б. П.]. У моего отца была “полулавка” с железом, что позволяло ему кормить мать с семью детьми. Отец умер, когда мне было 10 лет.

В 1904 г. я после приходской школы закончил 4-классное городское училище. Весной 1907 г. я сдал экстерном экзамены в гимназию, а осенью меня приняли в 6 класс. Гимназию я закончил с золотой медалью и не мудрено (в 21 год). Мне кажется, я познакомился с Лидией Никаноровой в 1909 г. на балу.

Я поступил на физико-математический факультет Казанского университета в 1910 г. и закончил курс в 1916. По окончании был оставлен в университете для подготовки к профессорскому званию.

В январе 1918 г. я был избран профессором математики Казанского Политехнического института. В конце 1920 г. выехал в научную командировку в Москву. В 1935−1938 гг. я получил присужденную мне ВАК(ом) ученую степень кандидата физико-математических наук и ученое звание профессора по кафедре математики без защиты докторской диссертации на основе моих печатных научных работ. Мне удалось напечатать две работы во Франции. Одну – в отчетах Французской Академии, другую – в журнале Французского Математического общества, что дало мне возможность хлопотать о командировке во Францию в 1925 и 1928 годах.»

Этот человек, необыкновенно одаренный и озаренный, сделал себя сам, пройдя за короткое время путь от нищего мальчика с Проломной улицы до математика, успешно делающего доклад во Французской Академии на французском языке.

Лида в юности подарила Павлу Александровичу свой мир, свои сокровища: Петербург, поэзию Блока, Крым, Нижний, увлечение и почти профессиональное знание истории живописи. Теперь все возвращалось к ней... Пряный мир парижских кабаков, живописи на заказ, нищеты, сложных отношений с Ж. Артемовым озарялся участием, сочувствием, поддержкой из России. Возвращались любимый Петербург и Крым, согретые теплом и любовью Павла Александровича.

П.А. Безсонов − Л.А. Никаноровой.

Петербург. 26.V.239.

«Пишу тебе, моя милая, из града св. Петра, где воспоминания о тебе не покидают меня... Три дня без устали хожу по городу, по музеям и галереям. Больше всего я люблю самый город, ”городской пейзаж“, конечно, там, где он оживляется водой. Помню, как ты писала безумные письма. Как бы я хотел здесь быть с тобой!

Когда был в Питере, каждая черточка напоминала о тебе, то же самое будет и в Крыму».

Крым.
«Твой карандашный набросок-портрет (автопортрет!) висит над кроватью С.А. <Найденова. – Б.П. >, лежат твои книги (учебники) и твои письма... Жил так свободно (не служил, денег хватало), как хотел когда-то жить с тобой».

«Хочу скопить немного денег, чтобы летом съездить за границу. Конечно, очень хочется в Париж ... буду прилагать все усилия, чтобы с тобой встретиться».

8/IX.1923 (Лида в это время уже в Париже).

«... А я тебе пожелаю здоровья прежде всего и полного удовлетворения твоей страсти к искусству и жизни. А там мы, быть может, увидимся, и я уже сам расскажу тебе, как мне дороги были твои письма, и как мне близка была ты раньше и теперь, и какое огромное значение в моей жизни имеет сознание, что ты живешь и всегда полна стремлениями».

21/V.1923

«Все места, которые узнал с тобой, я снова видел».

19/XII.1923

«До такой степени ты близка и родна мне, что не могу лирически (как в театре) следить за твоей драмой.

Наверное, на святках съезжу в Питер, люблю я его. Схожу в Эрмитаж, побываю в Музее Александра III. В эти часы буду ближе к тебе, моя близкая... Думаю о тебе постоянно. Вспоминаю твои зеленые глаза, которые бывают серыми и милую узкую руку, которую так хочется прижать к губам. Сегодня был теплый зимний день и вечер, какие я люблю в Москве с шапками снега на деревьях по бульварам и с туманом, светящимися искрами около фонарей».

13/I.1924

Петроград.
«Сегодня в тебя влюблен. И думаю о тебе весь день... Я знаю, что не встречалось мне на пути более чуткой и широкой и искренней души. И мне бывает иногда обидно за тебя, больше чем за себя, когда я знаю, что кто-то с тобою груб, тебя недооценивает».

«Бродил по берегу от Гурзуфа до Алупки. Ты была со мною неотступно и особенно почему-то в Олеизе. И тебя так сильно я любил…».

Все, что наполняет Лидину жизнь, щедро отдается в письмах в Москву: Лида посещает в Сорбонне лекции Г. Милле, который предлагает ей сделать доклад о Кахрие-Джами. Она пишет Павлу о византийской выставке в Парижской Национальной библиотеке. «Средневековая книга в своем величайшем искусстве уподобилась средневековому собору! Какое письмо, заставки, заглавные буквы – какая цельность»10...

Жизнь в Париже идет своим чередом. Русские художники стремятся выжить и завоевать французскую столицу. Георгий (Жорж) Артемов − не только декоратор модных русских ресторанов, он выдвигается как талантливый скульптор-анималист, успешно участвует во многих парижских выставках, завоевывая золотые и серебряные медали. Но жизнь в Париже все равно дорога, дороги и дерево, с которым он работает, и мастерская. Приходилось туго. «Для работы по дереву было гораздо дешевле и удобнее уезжать на Корсику и там покупать дерево для скульптур и барельефов и работать, живя в очень примитивных, но баснословно дешевых условиях»11. Так с 1924 по 1928 год начинается корсиканский период творчества Л.А. Никаноровой, наиболее цельный и плодотворный, известный нам по живописным полотнам в собрании М. Артемовой-Теста и по письмам Лиды в Москву. В письмах – упоение природой Корсики, благодатностью этого места, напоминающего горы Ай-Петри, родной Крым. Лида много пишет: этюды, портреты. Восхищается каждым контуром горного пейзажа и изменением цвета моря в многочисленных бухтах. Переливающийся мир византийских мозаик сказался на живописном пространстве Лидиных «корсиканских» этюдов. Горы и бухты Корсики напоминают ступенчатые византийские «горки», поднимающиеся и льющиеся водопадом цвета и света. Примерно в это же время Лида пишет свой «Автопортрет»12. Юное лицо, ждущее и как будто вопрошающее. Бело-серебристые тона плотно написанной фактуры напоминают тонкое жемчужное сияние раковины.

Описания Корсики обнаруживают беллетристический дар Лиды. Впечатления от природы талантливо переплавляются в письма, а затем ложатся на холсты и бумагу.

«Это очаровательный остров, довольно большой, нужно, по крайней мере, целый день, чтобы его обойти. Весь изрезан очаровательными заливчиками с серебряными пляжами. Две породы скал! Одни красно-розовые, византийского очертания, сходят пластами к морю, к жемчужному песку. А другие округлыми пластичными громадами нагромождены друг на друга, светло-серого, почти белого тона... Как будто два художника -великана с двумя различными направлениями. Один и тот же заливчик с одной стороны одними, а с другой уже другими скалами украшен. А вода! Какое зеленое и лазурное великолепие!...» Сюда приезжают парижские друзья, среди них − художник-иконописец Юлия Рейтлингер.

В 1925 году Безсонов добивается научной командировки в Европу и встречается с Лидой и Жоржем в Париже. Видимо, роман Каверина достоверно описывает все неловкости, связанные с этой встречей втроем. И все же в 1926 году Павел снова мечтает о Париже: «Может быть, опять увидимся. Может быть, опять полчаса за столиком Ротонды против зеркала... Мало искушенные люди, глядя на этюд твоей головы, висящий на стенке под стеклом, спрашивают: что это, шарж? Отвечаю: вероятно, потому что делал муж специально для меня».

В 1927 году Павел Александрович опять в Париже, Лида в это время на Корсике. Они не встречаются. Лида не захотела разрушать мир в семье и в собственной душе, мир,выстроенный с таким трудом.

Л. А. Никанорова − П.А. Безсонову.

. 19/XI.1927.

«Чем ближе твой приезд – тем тяжелее думать о невозможности встречи. Я должна принести эту жертву... Да, жалко, что не я буду показывать тебе Париж...»

П.А. Безсонов − Л. А. Никаноровой.

Париж. 31/VIII.1927.

«Ты знаешь, есть ряд городов, где я себя чувствую всегда с тобою. Это Нижний, Петербург и вот теперь Париж. Твой взгляд, твое отношение я знаю к каждому явлению. Прохожу ли к вечеру по Тюильри к реке... по этой поразительно широкой аллее, покрытой опавшими листьями, когда вижу издалека лавину огоньков, плывущих, именно плывущих, навстречу от Булонского леса; я чувствую тебя в первых восторгах твоих перед движением города и в последующей усталости от него и желании покоя там, на Корсике... Я знаю, что ни в чем ты не можешь упрекнуть себя по отношению ко мне, может быть, и не надо встречаться, но... как бы я хотел с тобой здесь встретиться!»

Л. А. Никанорова − П.А. Безсонову. 30/IX.1927.

«Пишу тебе с гор... Моя Сьерра замечательная! Старая, старая колокольня, а вокруг прижались тесно каменные домики очень живописной группой, а по склону спускаются в долину каштановые рощи, между ними фруктовые сады, а вокруг самоцветные горы; какой цвет, какая интенсивность, какое богатство красок... И сама как-то растворилась в этом свете, воздухе, насыщенных красками, очертаниями, формами. Чувствуешь, как близок Бог, все Его величие в этой природе. Много напомнило и нашу прогулку на Ай-Петри....»

И как итог «невстречи» – письмо Павлу. 27/II.1928.

«Я не должна уходить. Откуда это вытекает? Из моего религиозно-философского убеждения. Проверив своим опытом и евангельскими заповедями (я не ханжа и не настоящая, конечно, христианка, но очень хочу идти по этому пути в жизни). Я вижу, что от себя никуда не уйдешь. Если не эти, то новые испытания ”духу“ всегда будут. Нужно подняться над “этим”, а не бежать. ... На жизнь смотрю ”платонически“ и не “требую” от нее ничего... И начинаю ”благословлять“... страдания, что очищают душу».

Итоги работы на Корсике – выставка в галерее Zivi в 1930 году. Итоги работы над собой – «счастье подняться и над этим счастьем» – над счастьем встречи с Павлом Александровичем.

В романе «Перед зеркалом» Лида и Павел встречаются, и Лида уходит от мужа. В жизни – «невстреча» с Павлом Александровичем и верность Жоржу. Из Ялты бежала женщина, наперекор всему стремящаяся утвердить свое «я» в искусстве и жизни; в Париже оказался человек, наперекор себе, в реальной жизни осуществивший заповедь «блаженны миротворцы». Павел Безсонов это прекрасно сознавал. В одном из последних писем из Парижа он пишет Лиде:

10/V.1928.

«В христианстве есть свой эстетизм и, конечно, это не тот эстетизм, который в пасхальную заутреню влечет в церковь смотреть на трогательно напряженные лица девушек, когда они освещены дрожащим светом свечи, глаза углубляются, а нежные тона одежд оттеняют цвет кожи. ... Пример чисто христианского эстетизма – в тебе самой, в твоей душе, где так часто борются два начала. ... Вот почему мне бывает так грустно, что я не увижу твоих зеленых глаз, не помолчу с тобой рядом в Люксембургском саду, не услышу бурный поток твоих слов перед картиной художника. Они сами, эти слова, не дали бы ничего кому-нибудь другому, до того они иногда идут нестройно, что приводят тебя в отчаяние. Но для меня – другое...»

Они никогда больше не встретились. Постепенно железный занавес опускался над СССР. Переписка продолжалась до 1935 года, потом и это стало невозможным. Павел Александрович до конца жизни берег письма Лиды. Когда немцы в 1941 году подходили к Москве, он переплел их в три кожаные тетради, надеясь, что они сохранятся.

Лида и Павел Александрович – пара, сросшаяся душевно и духовно, недаром еще в Ялте С.А. Найденов хотел написать пьесу «Дуэт», где Лида и Павел были бы главными героями. Они были под стать друг другу по одаренности, по остроте восприятия искусства и любви к жизни, к живописи, друг к другу. Лидина любовь к жизни и Лидин аскетизм... Юлия Николаевна Рейтлингер много знала об этом. Она встретилась с Лидой уже в Париже, по ее совету ездила рисовать на Корсику, встречалась с ней на службах о. Сергия Булгакова в церкви на улице Лурмель .

Постепенно подходит новый и последний, «кламарский» период жизни, 1931–1938 годы.

В Кламаре, парижском предместье, большая русская колония. Здесь Артемовы знакомятся и близко сходятся с М.И. Цветаевой. 19 мая 1931 года Лида пишет П.А. Безсонову: «На очереди два портрета: Муна и Цветаева». Местонахождение портрета Цветаевой неизвестно. Зато в доме Мари Артемовой на видном месте − портрет Марины Ивановны работы отца. Черный уголь и сангина лаконично передают своеобразное лицо: полуопущенные веки, наклон головы, взгляд широко расставленных миндалевидных глаз устремлен в свои собственные глубины. Марина Цветаева часто бывает у Артемовых.

Из письма Лиды Павлу Безсонову: «Скоро ее вечер. Но она трудно собирает публику, главным образом слишком независимым характером, часто дерзким. Ее вообще многие ценят, но не любят. У меня почти такое же к ней отношение. Она блестяще умна, прекрасная поэтесса, но злая на язык и типичная женщина... Я пользуюсь ее склонностью временной к нам и вникаю в ее творчество. Но она “слепая” мать, и ее дитя мне часто мешает, а она у нас всегда с ним». А.С. Эфрон, дочь Марины Ивановны, вспоминает уже в 1970-х годах: «Вдруг все мои окаменевшие пласты памяти ожили, возникла маленькая, рано состарившаяся, голубоглазая художница и ее мрачноватый цыганистый муж – тоже художник, и их домик-развалюшка под огромной старой черешней, и мама, читающая стихи в комнатке, пахнущей псиной и осиной (псиной – п<отому> что был большой рыжий сеттер; осиной – п<отому> что дрова были осиновые, сложены около печурки...»13.

Марина Ивановна признавала большой талант Ж. Артемова – «кубанский казак – и лучший резчик по дереву во Франции»14... Но Лидин талант казался ей, поклоннице Наталии Гончаровой, «меньше ростом». С Лидой были свои женские темы – темы «невстречи». Знаменитые «невстречи» М. Цветаевой с Рильке и Пастернаком, обернувшиеся бессмертными стихами... Мы предположительно реконструируем темы бесед, но тем не менее стихи Б. Пастернака и Р.-М. Рильке именно в это время советует Лида прочитать
П.А. Безсонову.

Наступают трудные времена, Лида часто обменивает картины на кусок лошадиного мяса. Ю.Н. Рейтлингер, желая материально помочь Лиде и Жоржу, в 1932 году знакомит их со своей французской подругой по ателье Мориса Дени Жанной Астр, которая предлагает помощь в продаже скульптур и картин. Так начинается переписка и дружба Жоржа и Лиды с Жанной Астр (архив М. Артемовой-Теста).

В письме П. Безсонову в 1934 году Лида жалуется на болезнь: «Уже 6 недель в кровати – истощена ужасно болезнью и ее рецидивом. И вообще болезнь-то на почве физического и нервного истощения... Вообще года три с этим кризисом нам живется очень трудно материально... Только взаимная любовь наша давала силы пережить все это». В 1937 году − новое обострение болезни. Юлия Николаевна около нее. В свою очередь Жанна Астр приглашает Артемовых на юг Франции в свой родовой дом. Лида там окрепла. Жорж пишет ее портрет. Лицо освещено внутренним светом, глаза обращены внутрь себя, в свою жизнь, свою судьбу. Лида очень красива на этом портрете, она увидена любящими глазами зрелого мастера. К 1938 году болезнь входит в новую стадию: рак. Юлия Николаевна вновь была рядом. «Она просила меня позвать о. Сергия (Булгакова. – Б.П.), чтобы причаститься. Это было не так задолго до смерти... В последнее время перед госпиталем она делала какие-то особенно прекрасные вещи – больше всего натюрморты изумительной чистоты и цвета»15. Жанна ухаживает за ней до последнего дня. Первого апреля 1938 года Лиды не стало.

Лидино творчество – это не только картины. Это и ее умение любить – то, что о. Сергий Булгаков называл «неиссякаемым творчеством жизни, гениальностью сердца»16. Умение отдать себя, сокровища своей души другому человеку... Павел Александрович Безсонов в одном из последних парижских писем сказал ей: «Я вспоминаю, как во время моих странствий по Кавказу каждый подъем или спуск дает новые картины, но нет, нет, да выйдет иногда неожиданно снежная шапка Казбека. От нее никуда не уйдешь, да и не хочется уйти». Передав переписку В.А. Каверину, он сделал Лиду любимым и родным человеком для писателя, который считал роман «Перед зеркалом» своим лучшим романом.

В 1997 году Мари Артемова открыла выставку Лиды и Жоржа на Корсике.

Примечания
1. Лидия Андреевна Никанорова (Артемова).//Лейкинд О. Л., Махров К.В., Северюхин Д.Я. Художники Русского Зарубежья. Биографический словарь. Спб.1999. С.441
2. Жорж Артемов (Георгий Каллистратович) (17.20.1892, ст. Урюпинская –9.07.1965,Ревель, Франция), живописец скульптор.Указ. соч. С.106-107. 3.Переписка Л.А.Никаноровой с П.А. Безсоновым . РГАЛИ. Фонд В. Каверина №1501.Оп.2.Ед.х р.467.
8. Чехов А.П. Дама с собачкой. // Собр. соч. в 12-ти т.Т. 8. С. 408.
9. Письма П.А. Безсонова Л.А. Никаноровой. РГАЛИ. Фонд В. Каверина. № 15010. 34.1. Оп. 2.Ед.хр. 464. С. 45.46,48,49,53,60,72.
10. Переписка Л.А. Никаноровой с П. 33 А. Безсоновым. Там же. Ед.хр. 467. С.−34. Письмо от 23 марта1929 г.
11.Письмо М.С. Степуржинской (Муны) к А.С. Эфрон. РГАЛИ. Фонд М. Цветаевой. № 1190. Оп 3. Ед. хр. 476.
13. Письмо А.С. Эфрон к М.И. Алигер. № 339. // «Моей зимы снега». М. 2005. С. 800-801.
14. М. Цветаева. Неизданные письма к Л. Эллису и т.д. Под общей редакцией Г. Струве. Ymca-Press. Париж, 1972.C. 460.
12.Собрание Мари Артемовой-Теста (Кадене, Франция).
15.Рейтлингер Ю.Н. Воспоминания. Частн. архив.
16.Герцык Е. Воспоминания. М., 1996. С.176.
4. Там же.Ед.хр.466. Письмо от 17 марта !921г.
5.Письма П.А..Безсонова к Л.А.Никаноровой. РГАЛИ.Фонд В.Каверина. №1501.Оп.2.
6.Минегальдо Елена.Русские в Париже.1919-1939.// М.Кстати. 2007.С.120.
7.Каверин В.А. Перед зеркалом.// Собр.Соч.в 8-ми т.М 1982.Т.6.С. 154.
 
Публикация в журнале "Русское искусство", №4, 2009.