Как я победил в Отечественной войне или Гоголь в обезьяннике

Hommage Владимиру Брайнину

Их забрали примерно в одно время в самом начале 1950-х. Мою родную тётю Катю и Гоголя. Катеньку, после непродолжительного следствия отправили до амнистии в ГУЛАГ, а Гоголя через какое-то время посадили в обезьянник, где он пребывает и поныне. Обезьянник – это пространство, ограниченное стенами и металлической арматурой, откуда не выпускают в предназначенную тебе от рождения среду обитания даже взглядом. Видимо, за выдающийся вклад в отечественную литературу, для Гоголя выбрали замечательный обезьянник: П-образный двор ампирной постройки, ограниченный изысканной металлической конструкцией ворот, где вместо традиционного низкого потолка - небо. И даже скамейки там, правда потом, установили, чтобы показать, что свидание с Гоголем разрешается. И особняк выбрали, где он жил раньше, и библиотеку его имени в нём определили, чтобы люди туда ходили и знали, что хотя и в обезьяннике, но Гоголь вне опалы. Плохо было лишь то, что памятник сломал вольное пространство ампирного двора и что Гоголю смотреть некуда. Взгляд писателя упирается в глухую стену тоннеля, не то, что было раньше. Перед ним была Арбатская площадь со знаменитыми часами, около которых встречались все влюблённые Москвы, за ними была булочная, где отоваривали свои хлебные карточки на вольную пайку все арбатские жители, а мимо него бежали трамваи: знаменитая Аннушка и номер 17-й. А рядом, охраняя созданную проектом целостность, и днём и ночью, под фонарями жили шехтелевские львы, лёвики знаменитого Ф.О.Шехтеля, бывшего архитектором проекта памятника Гоголю скульптора Н.А.Андреева..

Сейчас я не понимаю, чего я боялся: такие славные лёвики

А тогда… Мы в октябре вернулись из эвакуации и жили в доме по нечётной стороне Гоголевского бульвара. Катя была на фронте. Мама меня оставила у памятника Гоголю после того, как меня зачислили в школу на теперешней Знаменке и после ноябрьских праздников разрешили приступить к занятиям. Мне было страшно. Особенно меня пугали оскаленные пасти львов. Гоголя я совершенно не боялся. Он такой милый и даже робкий, от падающего снега прикрытый попонкой как лошадка, пристально смотрел на серую, слегка шевелящуюся очередь в булочную и молодого военного, беседующего с женщиной под часами. Ещё шла Война.
Я стоял рядом с памятником подальше от львов и смотрел в ту же сторону, что и Гоголь довольно долго. Проезжали, разгоняясь за светофором пофыркивая машины, позвякивая, в обе стороны проносились трамваи, беззвучно падали снежинки. И тут я понял, что эту Войну мы не выиграем: ведь папа погиб и на фронте осталась одна Катенька …

И есть только один способ помочь ей победить: надо положить руку в открытую пасть страшного льва! Я долго стоял, осмысливая неотвратимое, а затем очень медленно направился к дальнему от площади и к ближайшему от моего дома фонарю.

От этой мысли я даже остановился. Ведь варежку надо было снять!

Когда я двинулся дальше, варежка с левой руки была в правой. И вот уже я стою у самого льва. Думая о том, что может быть надо положить туда правую руку, я сделал то, что было надо. И по той радости, которая меня переполняла, я понял, что все в порядке. Правда, уже дома, засыпая я подумал: «А может, рука была не та?».

Учиться мне пришлось нелегко, писать и списывать я умел, а в ноябре мои одноклассники умели много больше. Но весной, когда я заканчивал 1-й класс, мы победили. Катенька вернулась с победой. Но я был уверен, что это была и моя победа.

История эта забылась.

Вспомнилась она прошлой осенью. Мне надо было на почту, на перестроенной и изрытой Арбатской площади. Я шел по бульвару, поднялся к испорченному истуканом- имитацией Гоголя, шехтелевскому архитектурному пространству и увидел там работающего художника, моего знакомого Владимира Брайнина. Он стоял спиной к истукану и писал неиспорченный кусок целостного Гоголевского бульвара моего детства. Я подошел. Мы поздоровались и разговорились.

Я рассказал ему, как я «творил заклятие на победу» в Отечественной войне в далёком 44 году. И как мне было страшно. А когда я собрался идти дальше, Брайнин сказал:

« Приходи, будет тебе лёвик !».

Прошло некоторое время и я получил в подарок от Брайнина зримый кусок моего детства, казалось утраченного навсегда. Ведь новый Гоголь-имитатор раскалывает шехтелевское пространство своей деревянной лапидарностью, однозначностью банальности, отсутствием органичной изысканности, свойственной произведениям русского модерна. Взгляд андреевского Гоголя наполненный любовью к жизни и пустой холодный взгляд его двойника-истукана, занявшего место помещенного в обезьянник, это как показание и противопоказание для выбора, какую из этих двух этих скульптур устанавливать на это место. Я почувствовал острую боль от того, что нет никакой возможности восстановить осквернённое…( имя бездумных осквернителей целостности шехтелевского пространства указано на постаменте истукана-имитатора) пространство моего детства.

Правда, процесс реабилитации идёт. В 1955 году реабилитировали мою Катеньку, под новый 2005 год – меня. Может быть, спустя более, чем полвека реабилитируют андреевского Гоголя и вернут его на определенное его создателями, скульптором Николаем Андреевым и архитектором Фёдором Шехтелем, место.

Но на это какая надежда? Ведь решило правительство! А о реабилитации и думать нечего: андреевский Гоголь из другого государства российского. Не Федерации, а Империи.

Спустя пять десятилетий после совершённого кощунства, мне лишь только остаётся, как в детстве, подойти к шехтелевскому лёвику, снять перчатки, отряхнуть снег с его головы и гривы, вложить обе руки в пасть и тихо помолиться Господу, чтобы он восстановил утраченное. Вернул андреевского Гоголя из обезьянника, где он провел более полувека, на определённое ему двумя гениями России место. Не только для меня, но и для всех. И ещё верить и знать, что так и будет!