Ежегодная выставка театральных художников Москвы проходила на этот раз в Бахрушинском музее. Однако выставка «Итоги сезона № 53» открыла для музейного зрителя новое пространство — здание бывшей Медсанчасти № 32 по ул. Татарской, переданное ГЦТМ им. А.А. Бахрушина Министерством культуры РФ год назад, которое войдёт в состав музейно-театрального квартала. Многие посетители выставки побывали там впервые... типичная бывшая больница с палатами вдоль коридора, с боксами, с процедурными кабинетами, где на втором этаже и разместилась экспозиция ежегодных ИТОГОВ. Практически каждому художнику выпал для показа объем маленькой комнаты размером, примерно, с кухню в типичной хрущевке, реже две комнаты. Эта странная новизна придавала выставке толику абсурда, потому как дух больницы еще витал в коридорах, о чем, кстати, открыто предупредили устроители выставки даже на страницах каталога.

Казалось бы, больница — спорное место для театра, однако, путешествуя по вернисажу, ты обнаруживаешь, по крайней мере, две театральных рифмы: во-первых, пациент перед доктором всегда род своеобразного зрелища, мы показываем себя зрителю-знатоку, недаром еще в средние века встали рядом два слова «анатомический театр», и, во-вторых, как и больница, театр есть форма врачевания души и тела, и хороший спектакль вполне можно сравнить с порцией противоядия от общественных недугов.

Вспомним из «Гамлета»:

«Век расшатался! И скверней всего, Что я рожден восстановить его!»

Одним словом, оказываясь, каждый раз «внутри» театрального имени, посетитель переживал нечто вроде визита на прием к очередному светилу, но была в этом рандеву еще и симпатичная черта – вдруг оказаться в гостях у художника... ты застал его в разгар работы, заглянул через плечо, обозреваешь творческую кухоньку.

Итоги сезона — 53?

В целом это обычная рядовая театральная выставка, с привычном набором имен, и уже этим фактором застрахованная от неожиданностей. Около 70 участников, представивших макеты, эскизы декораций и костюмов, инсталляции, фотографии, театральные костюмы, арт-объекты, видеоинсталляции... Багаж весомый — почти 80 столичных спектаклей, у более 30-ти постановок «прописка» в российских регионах: Санкт-Петербург, Казань, Ярославль, Екатеринбург, Тамбов, Уфа, Орёл, Краснодар, Тольятти, Воронеж, Ижевск, Самара, Улан-Удэ, Омск, Челябинск... В экспозиции можно было встретить и эскизы к спектаклям, поставленным в таких западных театрах, как Старый театр, Краков (Польша), Лиепайский театр и Рижский Русский театр им. М.Чехова (Латвия), Опера Монте-Карло (Монако), Национальный театр Будапешта (Венгрия), Театр «Гешер», Тель-Авив (Израиль), Театр Tony Bulandra (Румыния)...

Мэтры демонстрировали стандартный уровень творческой силы, прочие слегка тушевались. Анализ снова попадал в логическую ловушку оценки увиденного: стоит ли пытаться выстроить некую иерархию, выделить ли творческие удачи, зафиксировать ли провалы, если они дадут себя обнаружить? Ответы на эти вопросы были отчасти заранее парированы художником экспозиции (Полина Бахтина), которая подчеркнула «разгерметизацию театрального сообщества» как лейтмотив показа,... но то, что хорошо для манежа в «сотах» больницы еще больше доказывает онтологическую театральную замкнутость нашего московского театрального «улья». Многие работают без оглядки на коллег и даже на время тысячелетия за окном. Могла ли быть такая выставка в СССР? Вполне. За редким исключением работы покладисты и лишены творческой дерзости... вот почему вернее следовать надежным маршрутом эмоций по алфавиту — от А до Я. И уделить всем замеченным именам одинаковую толику внимания.

Что ж, Владимир Арефьев, как и положено мэтру, блеснул сразу тремя равноценными по качеству работами: «Кармен» Ж.Бизе (Екатеринбургский государственный академический театр оперы и балета; реж.-пост. – Александр Титель) с работницами табачной фабрики послевоенного времени на арене страстей — коррида менталитетов в декорации знаменитой оперы; «Человек из ресторана» И.Шмелева (Российский государственный театр «Сатирикон» им. Аркадия Райкина; реж.-пост. – Егор Перегудов) — трагическая повседневность судьбы ресторанного официанта, увиденная сквозь бытовую скуку запущенной спальни и квартиры старого человека, двери которой выходят сразу в зал ресторана, на каторгу суеты и шум посетителей, где одиночество — вечное первое блюдо твоей жизни. Наконец, спектакль «Все мои сыновья» А.Миллера (Московский академический театр им. Вл. Маяковского; пост. – Леонид Хейфец) с эффектным буреломом из павших веток и стволов, пробивших потолок особняка символизирующим дух американской трагедии, отчасти напомнил проект ‘Berlinde De Bruyckere. Kreupelhout – Cripplewood’ (для Бельгийского павильона 55-й Венецианской биеннале) — огромное дерево с переломанными ветвями, схожее с покалеченным человеком. Арефьев мастер ёмких метафор поданных броско, лапидарно и сочувствием к человеку. Его кредо – постараться довести любую драматургию до состояния фрески, обнаружить мифологию античного рока в самом обыденном, показать человека как пленника мировых декораций.

Казалось бы, у Виктора Архипова макет к спектаклю «Процесс» Ф.Кафки (Московский драматический театр имени М.Н.Ермоловой; реж.-пост. – Алексей Левинский) лишь некая асимметрично-статичная конструкция, подножье для игры. Однако, чем больше всматриваешься в металлический ажурный лабиринт, тем больше растёт реестр «тюремных» ассоциаций — здесь одновременно и мрачность застенка, и пронизываемые дырами бараки, и метафорические пробоины «выстрелов»-законов, выбивающие человека из нормальной жизни... судилище из нор, камеры, где все насквозь и все через глазок, решето от дырокола для бумаг процессуальных дел канцелярии и ...ходы, норы, лазы, лабиринты, подкопы. Мыши и сыр в голове — ночной страх Кафки. Наконец, путы подземелья, словно магнитные бруски по-паучьи затягивающие героев и подтверждающие слова: «Вина сама притягивает правосудие».

Сергей Бархин обнаруживает в своих новых работах все большее нарастание тайной мизантропии и библейскую скорбь в маске эксцентрика и диджея... декорации к постановке «Изгнания» М.Ивашкявичуса (Московский академический театр им. Вл. Маяковского; пост. – Миндаугас Карбаускис) отмечены сознательным схематизмом конструкции [у каждой нации свой холокост], а колоннада ростральных колон Петербурга окружает робкую жизнь воспитанницы Лизы, героини «Пиковой дамы» И.П.Чайковского (Московский академический Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко; реж.-пост. – Александр Титель) словно парадный вход в безумный чертог ее соблазнителя Германна, помешавшегося на картах.

Станислав Бенедиктов в декорациях к спектаклю «Демократия» по пьесе М.Фрейна (Российский академический Молодежный театр; реж. – Алексей Бородин) верен своей высшей идее fix, сложить на глазах зрителя наглядную формулу восприятия, того что происходит на сцене, высветить форму для решения идейной сверхзадачи спектакля и сделать ее настолько простой, чтобы ее было невозможно забыть, чтобы она поселилась в твоей памяти навсегда, ...и каждый раз ему это удается. Для публики мастер предложил молекулу демократии, модуль прозрачной кабины (между тем как акт голосования по закону должен быть скрыт). Из этих модулей плюрализма и составился дом для контроля: все на виду, прозрачные столы и стулья, все слышно, все под рукой. Словно в словах Вилли Брандта кроется весь концепт: "Я вижу всю Германию как один стеклянный дворец". Пьеса о шпионаже подана как зловещий водевиль из пустот... что ж, художник умеет мыслить сразу конструкцией целого, объемом сценического решения.

Анастасия Бугаева сочинила иронично-добродушный образ костюмов для героев спектакля по роману Джейн Остин «Гордость и предубеждение» на музыку Питера Экстрома в инсценировке Джона Джори (Московский Художественный театр имени А.П. Чехова; реж. – Алексей Франдетти) ...критика без воодушевления отнеслась к постановке либо просто отмолчалась, однако, на наш взгляд, ее работа любопытна... художница создала – из двух красок – мир английской гордости из зеленого лоска стриженой зелени и всплесков британской спеси из разных оттенков розово-фиолетово-сиреневого. Видеть мхатовский спектакль, который буквально купается в нюансах погоды и в колорите чувствительности, редкое наслаждение для публики, уставшей от прессинга броских красок мегаполиса и рекламного визуального натиска. Художник постановки Тимофея Рябушинского стилистически дополнил знаменитую классику благородной сдержанностью декораций. Простое решение — зелень боскета в идеальной стрижке попало в самую точку английского сентиментализма.

Виктор Герасименко представил на выставке эскизы декораций и костюмов к «Пиковой даме» П.И. Чайковского (Татарский академический государственный театр оперы и балета им. М. Джалиля; реж.-пост. – Юрий Александров) и эскизы костюмов к «Обыкновенному чуду» Е.Шварца (Государственный русский драматический театр Удмуртии; реж-пост. Алла Чепинога), которые впечатлили своей строгой черно-серебристо-белой геометрической сказочностью, «парадом» форм и рисунков (полосок, ромбов) и единым стилистическим продолжением декорационного фона. Каждый герой подан как чертеж трактовки. Чуть мрачноватый гротескный стиль подачи художника обладает монументальной пластикой даже в мелочах.

Алексей Кондратьев показал эскизы к декорациям спектакля «День опричника» по роману Вл.Сорокина в постановке Марка Захарова. И нельзя не сказать о том, что спектакль слишком долго – почти 10 лет – шел к зрителю, что, к сожалению, филиппики писателя против опричнины как формы общения с народом поблекли, да и намеки на вечную неправду насилия царей из Кремля порой утомляют... Возможно, перед художником стояла задача уйти от истории к вечности, уйти от азбучных «фиг» к алгебре насилия, и это ему вполне удалось, он создает зловещий мир лубочной силы, гротескный и праздничный комикс: у опричнины много личин. Она вне времени. Вне географии. Вне национальности. Это орнамент земного существования. Перекрестие «пушки» с «газовой трубой».

Среди кукольников заметен Виктор Никоненко [на выставке выставлены его эскизы декорации и кукол к «Сказке о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина (Государственный академический центральный театр кукол имени С. В. Образцова; рук.пост. – Борис Константинов, реж. – Виктор Воеводин), к «Последнему шоу» Н.Боренко по мотивам пьесы М.Кенни "The Last Freak Show" (Театр куклы и актера «Скоморох» им. Романа Виндермана. Томск; реж.-пост. – Гарри Робсон / Шотландия), эскизы кукол к сновидению в 7-ми картинах «Зачарованный вепрь» Вл. Бирюкова (Ульяновский театр кукол имени В.М. Леонтьевой; реж.-пост. – Владимир Бирюков)], обладающий уникальным талантом «оживляжа» кукол, и сложно разгадать эту формулу, единственное объяснение — «зрячие» руки художника, тайна обладания феноменом «рукотворения», доверие интуиции, где, чем больше неправильного и алогичного, нелепого и смешного, т.е. чем больше в кукле своенравия, тем точнее, а чем послушнее кукла воле создателя, тем скучнее и мертвенней. Вспомним, как у Буратино вдруг вырос нос, и как ни старался шарманщик Карло его укоротить — слишком длинный! — ничего не вышло. Увернуться от столяра — цель каждой куклы.

Заметен и образчик удачного соединения театрального и экранного искусств в работе Евгения Никонорова, речь о комедии «Похищение» К.Степанычевой (Драматический театр «Колесо» им. Г.Б. Дроздова, Тольятти; реж.–пост. – Владимир Хрущев), где мы видим солнечный интерьер зала с центральным высоким окном, выходящим наружу. Там, за стеклом видна колоннада хвойного леса в дымке, игра солнца на хвое... это видео «из природы» придает подмосткам тайный зов глубины, наслаждение манком перспективы: «За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога» (Б.Пастернак)...

Максим Обрезков показал несколько работ, среди которых выделяется работа над спектаклем «Калигула» по мотивам пьесы А. Камю (Московский Губернский театр; реж.-хореогр. – Сергей Землянский), в этой пластической версии без слов сценограф «обыграл» установку автора о том, что только смерть делает жизнь честной формой существования, любое упование на бессмертие нечестно. Художник буквально «нарезал» свои декорации и костюмы из мрачного апофеоза гибели, роскоши и катастрофы.

Николай Симонов умеет создать лаконичный вызов, и самый сильный за последние годы, на наш взгляд, случился в спектакле «Формалин» по пьесе А.Королева. «Кроличья нора» — новая работа на сцене того же Московского драматического театра на Малой Бронной (реж.-пост. – Сергей Голомазов), где сценограф создает опасное пространство домашней трагедии, которую режиссёр к финалу превращает в ауру успокоения... создать неподвижную декорацию с одинаковым успехом работающую и как вид катастрофы, и как разноцветная игрушечная поляна, и как динамичное игровое поле для сквоша; отчасти, смазывает впечатление нарочитая наклейка полицейских алых полос в интерьере – трюизм из голливудских блокбастеров, — хотя понятно, что кровавый след невозможно стереть из жизни, и эта артерия всегда будет пульсировать в материнской памяти.

Татьяна Спасоломская умеет заманить зрителя в уголок своего колдовства, где подан фрагмент из выставки-аллюзии «Шекспир/тайна/400», посвященной 400-летней годовщине Уильяма Шекспира (авт. идеи – реж. Мария Милютина). Та выставка была слишком уж популярной для школьников, была измучена информацией для комикса о тайне великого барда... отключив свою экспозицию от общего поля, художник показала свой личный взгляд на историю авторства, подчеркнув, что разгадка скорее разрушит очарование классика, что волшебный набор из мешковины, листьев, бумажных цветов и прочей необязательной мишуры буквально льнет сказкой к публике, а не пугает детективной развязкой. Можно подумать, что за маской Шекспира таится неизвестная «смуглая леди сонетов».

Мария Трегубова сегодня одна из самых востребованных московских художников – цитируем строчку каталога: «Последний сезон — это просто сумасшедший дом! Восемь премьер. Восемь. Премьер. Восемь». Однако подобная сценографическая востребованность неизбежно провоцирует интенсивную эксплуатацию таланта. Что ж, перед нами в экспозиции её великолепие работ: макеты и эскизы декораций и костюмов «Манон Леско» Дж. Пуччини (Большой театр России; реж.-пост. – Адольф Шапиро), «Пьяные» И.Вырыпаева (Национальный театр, Венгрия; реж. – Виктор Рыжаков) — правда, здесь стоит отметить, что и эта работа очередной парафраз спектаклей «Betrunkene» (Schauspielhaus Düsseldorf, 2014) и «Пьяные» (МХТ им. А.П. Чехова, 2014), «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского (Александринский театр, Россия; пост. – Аттила Виднянский), отметим иммерсивный спектакљ-триллер «Чёрный русский» по мотивам романа А.С.Пушкина «Дубровский» (Особняк Спиридонова; реж. – Максим Диденко) и особенно дкорации к постановке «Поздняя любовь» А.Н. Островского (Московский театр «Современник»; реж. - Егор Перегудов)...

Сегодня А.Н. Островский заметно оттеснил У.Шекспира и А.П. Чехова с московских афиш. Прекрасная игра с перспективой... тут удача художника законно совпала с удачей режиссера, который явно тяготеет к экстравагантным решениям, дерзко рискует (ещё памятен неуспех Перегудова с пьесой А.Н Островского «Горячее сердце»), но и справедливо выигрывает. Занавес словно огромная фоторама с контрастно маленьким черным экраном, створка которого периодически отсекает действие. Малое пространство позволяет эффектно использовать огромные предметы или пластически обыкрывать картинность поз и детали костюмов (словно живые «уплывающие», «ползущие» меха), укрупняя тем самым скромное игровое поле и более броско создавая портретный лаконизм героев. К финалу начинает работать глубинная перспектива, где видна другая сценическая площадка, которая по мере спектакля становится все меньше и меньше, пока не скрывается в пучине масштаба.

Жребий алфавита поместил Юрия Харикова в финал нашего обзора, хотя по совести его работа достойна стать первой среди равных. Визионерская оркестровка (иначе не скажешь) открытого спектакля по мотивам пьесы Герхарта Гауптмана «Перед заходом солнца» («Электротеатр Станиславский»; реж. - Владимир Космачевский) в скульптурной лепке художника поражает мощью творческого решения: представьте тотально обугленное до угля пекло в духе А.Джакометти, из которого художник собирает фигуры людей, диваны, мебель, пол, руки, глаза, буквы мироздания... все сплошной черный заточенный в готику уголь как у Бернара Бюффе, уголь который еще час назад был раскаленный до алого колера – второй цветовой лейтмотив постановки – и вот теперь остывает на наших глазах, осыпается пеплом. Уникальное решение, которое превращает скучноватую устаревшую драму Г.Гауптмана в топку Освенцима.

Наши «соты алфавита» замыкает сценограф Евгения Шутина, которая в спектакле «Свадьба Кречинского» по мотивам трилогии А.В. Сухово-Кобылина (Московский Губернский театр) в союзе с режиссером-постановщиком Гульнарой Галавинской втянула публику в поле динамичного действия, где первая часть была построена в духе самой махровой антрепризы с деланным наигрышем, а вторая часть «Дело» внезапно показывала изнанку этой ломаной бесовщины – холодное бесстрастное действо, поданное как заурядная машина суда. Но, зная какая какофония карикатур, какой гротеск поз и амбиций на самом деле прячутся за фасадом российской бюрократии, ты понимаешь, что видишь заслонку ада. И слияние двух манер создает любопытное зрелище.

Так «воск и мед» московского сценографического «улья» в очередной — пятьдесят третий раз создает — сложный узор из сот- творческого бытия...

Ирина РЕШЕТНИКОВА

16.05.2017.