Кроме европейской программы, в рамках VIII-й Международного фестиваля-школы современного искусства TERRITORIЯ студенты увидели сразу три последних премьеры Малой сцены Театра Наций: «Электра» в постановке Тимофея Кулябина, «Три дня в аду» Дмитрия Волкострелова по пьесе Павла Пряжко, и «Камень» режиссера Филиппа Григорьяна по пьесе Мариуса фон Майенбурга.
«Три дня в аду» (реж. Дмитрий Волкострелов) – пьеса современного драматурга Павла Пряжко о трех днях, которые случились в феврале 2012 года в Минске. В пьесе сразу – начиная с названия расставлены все эмоциональные этические и смысловые акценты… эта задекларированная внятность, практически лишает публику каких либо возможностей для своего личного сопереживания, и все же режиссер невероятным усилием воли втягивает зрителей в процесс хотя бы вслушивания. Публику делят на три группы, предоставляя каждой зрительской аудитории по сцене-палатке (сценогр. Ксения Перетрухина). В каждой палатке свой узкий кругозор. Впрочем, смотреть особо не на что, хотя и тщательно соблюдены все подробности: вырезанные рамы, затянутые текстилем окошечки, между временными сооружениями стоят железные ведра. Долгая, подробная фиксация, бытовая оркестровка самых ничтожных деталей, манипуляции актеров со стаканами, капли дождя по крыше палатки, звук водной струи о металлическое дно ведра…
Это построение очень напоминает инсталляцию Арсения Жиляева «Рынок 'Труд'» (2011), созданную из каркасов торговых палаток, прутья которых сложены в знаменитую фразу из песни А.Пахмутовой «Надежда — мой компас земной» и затрагивающую вопросы соотношения этического и эстетического.
В такой же эстетике минимализма реализованы и события.
Два актера Александр Усердин и Павел Чинарев в полном молчании переходят из палатки в палатку, занимаясь бытовой мелочевкой вроде вытирания стаканов и переноса мешка с картошкой. Этой бедности бытия соответствует такой же бедный звук. Но именно в этом бесконечном потоке фиксаций и скрыт весь объем содержания, мы слышим перечисление белорусских расценок и унылые монологи минчан, измученных ростом цен по состоянию на февраль 2012 года (в аудиозаписи текста пьесы Павла Пряжко принимали участие около 30-ти человек). Постепенно этот бесконечный душераздирающий перечень доходит до своеобразной бесстрастной истерики, из которой рождается ощущение (но не катарсис) безнадежного бытия лишенного всяких примет не только гражданского общества, но и элементарной обеспеченной жизни.
Но далеко не всегда очередь фактов становится искусством.
Выйдя из палаток после спектакля лицезреем длинный узкий стол, покрытый белой скатертью, на которой четыре сковородки притягивают ароматами жареной картошки (почему-то воспринимаемый инсталляцией с блюдами продуктов) и вспоминаешь улицу-сковороду в Леувардене /Нидерланды/, инсталляцию "Art Eggcident" от Хенка Хофстры = Henk Hofstra, однако это приглашение к еде практически не работает, потому что слишком наглядно… как классифицировать это совместное коллективное прослушивание радиотеатра? Можно ли вообще считать радиотеатр театром? Получилось нечто вроде исполнения тапера в кинотеатре немого кино, только на экране ничего нет, он пуст, ибо нам ничего дополнительно не иллюстрируется и не объясняется.
Прием слишком обнажен. А его исполнение все-таки слишком буквально и хотя в принципе можно почувствовать этот прейскурант как событие собственной души, но перетасовка одних и тех же пассов содержания без событийного содержания, увы, и приводит к такому парадоксальному итогу – ты ничего не пережил, и, оказывается, как раз это «не сопереживание» и есть суть твоего переживания.
Автор заявил: «Я хотел написать текст про то, как плохое планирование, плохая экономика уродует жизнь людей». При всей честности этих слов, сам театр как институция человечества, как феномен цивилизации, изначально задуманный как храм для мистерий, как место для встречи с высшими смыслами слишком далек от газеты. Радиотеатр, внутри которого оказалась публика, по самой природе звукового вещания не нуждается ни в сцене, ни в палатках, ни даже в публике, у радио – есть только радиослушатели. По сути, зафиксированное магнитофоном можно воспринимать, закрыв глаза.
Спектакль «Камень» по пьесе современного немецкого драматурга Мариуса фон Майенбург (Государственный Театр Наций; реж., худож.-сценогр. Филипп Григорьян, худож. по костюмам Галина Солодовникова) в очередной раз затрагивает онтологическую проблематику германского менталитета: взлет фашизма в стране добропорядочных бюргеров, поражение государства во второй мировой войне, кошмары холокоста и атмосфера вины, в которой пребывает страна вот уже более 50 лет после падения Третьего рейха. По семейной легенде, дед Ханны Вольфганг (Кирилл Вытоптов), был противником нацистов, помог своему другу-еврею бежать и получил за это камнем в окно. С тех пор этот булыжник берегут как фамильную реликвию, как вещественное доказательство гонений фашизма... но все это оказывается ложью…
Действие происходит буквально на пятачке тесно сдвинутых пяти мест действия, и это специальная теснота, любое перемещение актера в будущее или в прошлое в полосе от 1937 до 1993 года, мгновенно приводит к результату, тишайшая бабушка Вита (Анна Галинова) в один полуоборот становится практичной стервой, а ее дочь деловая Хайдрун (Ольга Баландина) превращается в золушку времен ГДР. Эти перемещения сделаны мастерски. Сценография искусно сведена к эквилибристике знаков: один штрих - и шкаф как машина времени переносит комнату в прошлое, еще одна перемена и мы уже в современности, похожем на интерьер ИКЕИ. «Мы все время имеем дело с таким мерцанием: «правда — неправда». Как отличить то, что было на самом деле, от того, что мы помним и рассказываем? Я придумал один и тот же шкаф, за которым можно проследить — как он меняется в каждую новую эпоху. Самое сложное — услышать некую метафору времен», — уточняет сценографическую мысль Филипп Григорьян.
То, как сливаются образы и персонажи в одно целое, и то, как они же на наших глазах распадаются по принципу ложь/правда, организует эстетическое зрелище, время так же метафорично как шкаф созданный режиссером, перед нами идея времени, средостение каковое можно неторопливо рассматривать как какую-либо вещицу и делать выводы. И все же перед нами трафареты «плохого немца» в сочетании с синдромом немецкой вины восприятия прошлого, сложившиеся в театре много десятилетий назад; если в 1950-е годы и даже 1990-е это еще воспринималось адекватно, то сегодня внезапно обнаружился привкус оскомины, возник эффект долгоиграющей пластинки… По существу, смысл того, что мы увидим, становится понятен намеком в начале, и до финальной точки ничего с этой суммой смысла не происходит: камень – ложь для самооправдания.
Дополнительно к основной фестивальной программе воплощался проект «Живые пространства»: всего за несколько дней репетиций непосредственно в музейных пространствах (в Доме-музее М.Н. Ермоловой, в Центральном музее Вооруженных сил и ММСИ на Петровке, 25) три команды представили сочиненные «эскизы» спектаклей. Так в спектакле без актеров «Внутри черного квадрата» (реж. Андрей Стадников) кодом прочтения и исследования стала хронология событий связанных с уникальным московским особняком на Петровке, 25, история данного места. Задача достойная, однако, и сами музейные институции, и тем более концептуальность черного квадрата отнюдь не так просты. Музейное пространство насыщенное и концентрированное смыслами «воспротивилось» упрощенности показа, а экспозиция «Сны для тех, кто бодрствует», использованная постановщиком, порой напрочь опровергала простенький аудифон, составленный из обрывков пьес самого А.Стадникова и различных случайных звуков.
Площадкой драматургии Полины Бородиной для работы «Война. Мир» (режиссер Семен Серзин) стал Центральный музей Вооруженных Сил РФ, где двое актеров (Филипп Дьячков и Евгений Серзин) разыграли диалог двух солдат Чеченской войны. И в этом случае музейная ёмкость, составленная из многоуровневых значений, оказала сопротивление легковесной трактовке войны под такое же легковесное озвученное чтиво через наушники с визуальным рядом из красных шариков. Эти воздушные шарики метафорически были каплями из моря пролитой крови. Шарики… статисты в военной форме… песня «День Победы»… Зрелищу не хватило масштаба, каковой бы соответствовал заявленной теме, увиденное отдавало чертами то ли шоу, то ли студенческого капустника. Однако лишь благородного желания высмеять квасной патриотизм и лицемерие тех, кто вспоминает о подвигах русских солдат только к очередной дате, к 9 мая не хватило для эмоционального топлива.
Возможно, если бы данное представление игралось в другом интерьере (например, в конференц-зале музея) это воспринималось бы иначе. Однако буквально в двух шагах от переодетых артистов, от игры про войну страшно и мощно кричали реальные экспонаты- документы – те настоящие предметы, которые видели смерть (эмблема с эсминца «Бойкий»; фрагменты знамени 190-го Стрелкового полка, воины которого сражались и погибли под Каунасом в июне 1941-го), или сами ее же несли (ручной пулемет, 37 мм противотанковая пушка РАК 35/36 /Германия), 150 мм реактивный шестиствольный миномет (образец 1941), этот красноречивый список можно легко продолжить.
Соседство реальности и фантазий оказалось губительным для вымысла. И эта вопиющая неточность рождала даже гораздо большее чувство фальши, чем полуправда о Чеченском конфликте, о котором нам пытались якобы честно рассказать драматург и режиссер. Музей, подобно египетской гробнице создает особую ауру святости, атмосферу грозной патетики, наскальную живопись, которая прославляет силу духа, патриотизм павших отцов и дедов — одним словом, это не то место, где можно вообще что-либо «разыгрывать», тем более истории о предательствах. Предательство всегда исключение. А смерть и даже подвиг – обыденная погода войны.
Отметим, что среди насыщенной афиши «Территории» особо роскошной программой отличался концерт Piano-gala (Международный Дягилевский фестиваль, Пермь; инициатор проекта — Теодор Курентзис). Три выдающихся пианиста современности – Антон Батагов, Алексей Любимов и Полина Осетинская, исполняя свои любимые произведения в абсолютной темноте музыкального пространства для уютно лежащей на сцене молодежи, рождали атмосферу исключительной эмоциональной концентрации, собранной вокруг крошечных светильников для партитуры. Жестко высекающие глубины Антона Батагова, исполняющего Э.Грига, В.Ребикова, Г.Пёрселла и Ф.Гласса «Пророчество из фильма «Koyaanisqatsi”, минимализм скерцо, ноктюрна или сонат дополняло колдовство Алексея Любимова, который нависал над инструментом как маг-дирижер над оркестром: звучали Экспромт фа-минор ор.142/1 Ф.Шуберта, Gnossienne No.5 Э.Сати и «Для Алины» А.Пярта. Наконец, волхование и ворожба Полины Осетинской поражали публику «Сарабандами» И.С.Баха и Д.Шостаковича, «Шагами на снегу» и «Фейерверком» К.Дебюсси…
Piano-gala был упоителен: эхо быстрых переливов клавиш, замирание мелодии, резкая диалогическая музыкальная интонация, объемная и очень короткая — лаконичная точностью прозрачной структуры, где аккорд как каллиграфический мазок кисти или лед сцеплений в модели атома. В этой сложной глубине погружения и внешней кажущейся простоте (многоголосие) слышались музыкальные ливни дождя, где каждая капля мала и кругла, а внутри целый мир.
Copyright © Ирина РЕШЕТНИКОВА
Авторский вариант, 3 ноября 2013
Текст в редакционной правке:
Диалог искусств: Журнал Московского музея современного искусства. 2014. - №1. - С. 124-127. - (Обзоры).