Дом, где Гоголь жил последние дни, где он мучительно умер, а также, где сжег продолжение поэмы «Мертвые души», хорошо известный адрес гоголевской фантасмагории на Никитском бульваре. Чаще всего трагизм его финала диктует почтительный, а порой, даже пафосный стиль отношения к месту, строгая экспозиция, череда портретов и документов, дух библиотеки с мавзолейным привкусом… между тем сам автор всегда сторонился пафоса и предпочитал шутить по любому поводу, в том числе иногда и насчет собственной персоны.
Именно этот «не музейный» подход стал матрицей для экспозиции в гоголевском комплексе, который в этом году расширился до размеров всей городской усадьбы Талызиных – Толстых XVIII-го века, куда вошел теперь и «Каретный сарай», прежде закрытый для посетителей, а теперь ставший выставочной площадкой арт-пространства «Новое крыло». А ключом интерактивной выставки размером в пять комнат на втором этаже, пожалуй, стал… дымок от погибшей в огне рукописи поэмы, черный пепел сгоревших бумажных страниц, чад метаморфоз.
#АВТОРЖЖЕТ
Так обозвали (иначе не скажешь) свою остроумную прогулку внутрь гоголевской мерехлюндии создатели инсталляций — сценографы Алексей Трегубов (Московский театр "Школа современной пьесы") и Анна Румянцева (Театр им. Вл. Маяковского), известные удачными и дизайнерскими работами: оформлением зрительского фойе «Сцены на Сретенке», архитектурой экспозиции «Игра в цирк» в Московском музее современного искусства...
Стоит сделать небольшое отступление по поводу ключевого слова — «жжет», — в смысловых проекциях которого художники выстаивают свою систему координат. Если во 2-ой половине прошлого века кодовыми словесными идентификаторами были, например, «пипл» или «стёб», то сегодня таким маркером стало словечко «жжет», чрезвычайно ёмкое по смыслу.
Мало того, авторы еще ставят перед кодовым словом отметку # (так называемый хэштег, метка, когда слову или фразе предшествует символ #). Само же название выставки отсылает читателя к распространенному в Рунете начала 2000-х годов особому, так называемому «падонкаффскому» стилю употребления русского языка с его фонетически почти что верным звучанием, но при этом нарочно неправильным орфографическим написанием слов.
В данном случае, читая #Авторжжет, ты уже тайно ожидаешь почти, что ужас сожжения «традиционных бумажных носителей» и прямиком попадаешь в подсознание автора, который устроился перед горящим камином в гостиной и, комкая страницы рукописи, бросает их в огонь. «Как силен дьявол», — скажет после Н.В. Гоголь испуганному мальчику истопнику, который ночью следил за странным поведением именитого гостя. Эта отсылка – важный нарратив экспозиции.
Однако помимо общения с публикой в рамках вторичного речевого жанра интернет-коммуникации (ты внутри текста, а не вне его, ты не столько читатель, сколько пленник слов) слово «жжет» в нашем языке имеет весьма расширительное толкование. Большой словарь русского языка к глаголу – ЖЕЧЬ жгу, жжёшь, жгут; жёг... – предлагает немало значений: заставлять гореть (мороз жжёт щёки; во рту жжёт от перца), причинять нравственные страдания, мучить (речь оратора жгла и тревожила толпу; в сердце жжёт от тоски), действовать, делать что-либо энергично, с азартом (жги, наяривай на своей гармонике!).
Без этих предварительно обозначенных меток понять выставку сложнее, ведь целью своей визуальной атаки художники выбрали, говоря языком интернета, именно знак или иконку. «Мы — говорит Трегубов, — представили Гоголя ныне живущим автором — вынесенным за скобки, в современность. Для меня важно, что Гоголь — не лейбл, а постоянно функционирующий человек».
Пять комнат экспозиции это причудливое, на грани галлюцинаций путешествие в мир гоголевской квартиры, которая, то ли снится самому хозяину, то ли затаилась где-нибудь под капотом Акакия Акакиевича, подобно тому, как было спрятано королевство Щелкунчика в рукаве немецкой шубы у Гофмана. А сам писатель вышел на минутку на улицу размять ноги.
В прихожую квартиры – с густо исписанными стенами (порой встречаются зеркальные послания, написанные наоборот) – ты попадаешь через створку гардероба. Этот конспирологический посыл соблюдается и далее: то есть, посетитель находится здесь вроде бы на не очень законных основаниях; то ли шпионит, может - инкогнито. Что сразу придает экспосреде задор приключения, шутки, анекдота, характерный для творческой ауры Гоголя. Пространство полно звуков: доносится чей-то топот, вот не унимаясь, дребезжит, трезвонит телефон, а на другом конце связи голоса то любезно спрашивают Николая Васильевича, то требуют немедля перезвонить Жуковскому, то сухо уточняют получение корреспонденции, то напоминают про неоплаченные штрафы из ГИБДД...
Этот звуковой гул весьма точно подобран как комический парафраз Гоголя, ведь будь он жив, то, как квартиросъемщик уж непременно вступил бы в конфликт с ДЭЗ, а как рассеянный водитель, конечно же, был бы оштрафован. Выставочная изюминка в том, что выставочная аудитория становится пленницей шаржированной речи с оглядкой на Гоголя, одновременно проживая состояние властности языковых стратегий и вспоминая, что по М.Хайдеггеру язык — это «Дом Бытия» и его «голос», в который необходимо «уметь вслушиваться», а согласно Р.Барту в языке неразрывно связаны рабство и власть.
Короче, слово – жжет.
Далее, попадая в помещение «советского гостиничного типа», — этот неожиданный кульбит превращения комнаты в номер, тоже чисто гоголевский штрих, почти половину жизни Гоголь скитался, — ты увлеченно смотришь, как на экране телевизора выступает Барак Обама, заявляя: «В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я». А Екатерина Андреева прокурорским тоном зачитывает «Выбранные места из переписки с друзьями», наложенные на выпуск программы новостей: «Много у нас есть охотников прикомандироваться». С натиском Ноздрева или Хлестакова (ведущие TV передач, в т.ч. программы «Давай поженимся», герои сериалов) беспрерывно цитируются гоголевские тексты, иронично звучащие в пестром коллаже телеэфира — ив рекламном ролике семейного avto (осовременив бричку «Вишь ты, вон какое колесо!»),и в речах на судебном процессе(хлестаковское «Я желал, сударыня, быть вашим платочком»)...
Здесь считывается еще один аспект замысла: тебя помещаютеще и внутрь той знаменитой шкатулки Чичикова, каковую писатель подробно описывает, заметив, что есть такой прелюбопытный читатель, которому подавай непременно заглянуть даже туда.
В этой же структуре алогизма сближений строится все выставочное пространство.
Из гостиной мы попадаем в столовую, где с раблезианской мощью на длинном столе, достойном аппетита семьи Собакевича, расставлены блюда. Сам Гоголь здесь увековечен тенью на стене. И хотя стол густо заставлен снедью, предусмотрен только один стул, зато какой гомон, сколько чавканья, сколько перестуков столовых приборов о тарелки, тут же среди бутафорских продуктов и блюд рассыпаны буквы. И они — тоже пища.
Вообще слова, цитаты, буквы окружают зрителя, буквально превращая человека в строчку. Синтез изобилия (обрывки фраз, реплики основных персонажей, воспоминания современников), «гоголевское всё» отформатировано и сжато до предельно доступного коллажного языка, чуть плакатного, броского, – выставка визуально легкочитаема от буковок, разбросанных среди пластмассовых яств по столу до люминесцентных надписей и общего аудиофона. В столовой этот принцип достиг апогея. Зловещие тени еды на стене похожи на контур ада. В этом застолье призраков обжорства проступает мрачный дух гоголевской мизантропии, тем более известно, что сам классик, впав в манию аскетизма, отказывался от пищи.
Кульминацией интимного приближения к Гоголю становится ванная комната, где в таинственном освещении перед зрителем предстает обычная ванна, внутри которой мерцает знаменитая строчка из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – в форме спирали неона – «Скучно на этом свете, господа!». С одной стороны, эта сентенция исполнена горечи, но оказавшись в столь ёмком обрамлении, гоголевская мысль становится самим телом его мизантропии. Своеобразным завещанием Гоголя. Эта горькая надпись напомнила инсталляцию Владимира Селезнева «Пространство борьбы» (2012) на 2-й Уральской индустриальной биеннале современного искусства: когда стены помещения покрытые энергичным жизнеутверждающим графитти на разных языках: «Мира! Хлеба! Соли! Зрелищ! Земли!» в темноте перекрывались проступающими флуоресцирующие резюме: «Все напрасно. Все напрасно. Все напрасно».
Рекламный свет неона, связанный у нас обычно с пафосным предложением «покупай, живи, потребляй», внезапно, как лента Мёбиуса выводит нас на обратную сторону в царство смерти, в подлунный мир Аида.
В финале прогулки зрителя ждет кабинет писателя с царящей пустотой, где из темноты интерьера высвечивается печатная машинка. Каждому же, кто посмотрит в дверной глазок, немедленно печатается на замаскированном принтере какая-нибудь фраза писателя. Так в механическом безмолвии возникает пародийность диалога с хозяином, который прячется за кулисой времени от назойливости своего культа.
Отдавая должное изобретательности авторам экспозиции нельзя не сказать, однако…
Однако общая столовая «мизансцена» весьма схожа, например, с работой «Sunset over Manhattan» (2003) Тима Нобл и Сью Вебстер, известных своими теневымипортретами, световыми проекциями и инсталляциями. Бутафорское пиршество в искусстве, как и в театре, имеет длинную историю. Тот же Клас Ольденбург, создававший в 1960-е гг. продуктовые гипер-объекты имеет и в XXI-м веке продолжателей, которые существенно расширили свои возможности — тут и хлебная инсталляция Baked Table от Андере Монжо, курица из автомобильной резины от Владимира Козина, бюст Кевина Бэйкона из беконной стружки, «промышленная» бумажная еда от Paper Donut... Когда же стоишь перед дверью в писательском кабинете, предугадывая варианты увиденного, вспоминаешь 12 дверей в галерее «Комната», где глядя в глазок зритель становился свидетелем бытовых историй из проекта Сергея Катрана «Открой!!!»
Можно, конечно, и умолчать об этой корреляции фона, но задача экспертной оценки по возможности видеть весь контекст любого явления, особенно своеобразного (вне контекста оценка скорее односторонняя), тем более, – парадокс – «#Авторжжет» при огромном зрительском успехе осталась без должного внимания прессы и сетевых пользователей.
С одной стороны, у этой интерактивной выставки-инсталляции предельно современная форма музейной экспозиции, очень театральная, витринно-броская, намеренно бутафорская, без обычного трепета перед экспонатами-ровесниками героя... без утомительной мумификации фетишизма.
С другой — каждая комната как эпоха, как стиль, как жанр времени, где Гоголь актуален и вписывается во вневременную матрицу. По сути, это метафорические пятикомнатные кубики картинки – «эпопея» творчества – где телеколлаж гоголевских цитат одновременно и источник крылатых фраз, бытующих в жизни, и новый текст; где обильный стол из блюд и из слов метафорически подан как школа потребления здоровой вкусной пищи и заодно как источник пищи интеллектуальной, а тень-профиль писателя на стене это наш поклон и его «присутствие»; где ванная без воды становится идеальным местом отсутствия; где, наконец, рабочий кабинет – офисный символ индустрии копий, культ серийности, обезличенность творчества – достаточно заглянуть в дверной глазок и получай цитату, где главенствует не автор, а печатный станок.
Заметим, перед нами исключительно удачное решение новых технологий в музейную среду; каретный сарай как нельзя, кстати, ведь находясь чуть в отдалении от музейного дома, – где подобная игра могла бы оставить привкус кощунства, – «Новое крыло» дает свободу для чувства юмора, пусть порой весьма мрачного, даже обжигающего. #АВТОРЖЖЕТ демонстрирует раскрепощенность общения с классиком, при этом обогащая классически статуарную галерейную «окаменелость», уводя показ в иные визуальные ряды, в игровую колею, в постмодернистскую структуру содержания, при этом, отнють не отрицая и не отвергая традиционные формы музейных институций.
В целом работа Трегубова/Румянцевой вписывается в классическую концептуальную стратегию «я и все моё - тоже музей», где первенцем стали «Комнаты» (1983-1988) Ирины Наховой, впоследствии справедливо названные «одной из вершин московского неофициального искусства 1970–1980-х годов». Речь о пяти «комнатах-объектах», напоминающих инсталляцию и инвайронмент, которые художница создала в своей квартире на Малой Грузинской улице в Москве.
Пять комнат «внутри» Гоголя удачно развивают эту художественную линию, уходя от узости сатирической интенции в сторону играющей постмодернистской стихии.
P.S.
Уходя с выставки, невольно задерживаешься у объемистой «Книги отзывов», листаешь, читаешь, читаешь — не десятки, а сотни и сотни отзывов, поздравлений, восторгов...
А уже спускаясь вниз по лестнице на улицу, ты фиксируешь спроецированный на стену хрестоматийный портрет нашего классика и, столкнувшись с его взглядом, видишь, что он тебе лукаво подмигивает...
26.10.2014.
© Ирина РЕШЕТНИКОВА
Опубликовано: Внутри Гоголя // Сцена, журнал по вопросам сценографии, сценической техники и технологии, архитектуры, образования и менеджмента в области зрелищных искусств. - 2014. - №5 (91). - С. 45-46. - (Выставки).