В РИСУНКАХ ЕСТЬ ОСОБОЕ ОЧАРОВАНИЕ
Жаухар Аппаева, искусствовед
Самодеятельный художник Солтан Цораев не был избалован внимани-ем специалистов, хотя его деятельность была весьма многогранной, пусть и не столь плодотворной. А между тем его художественное творчество вполне заслуживает серьезного к себе отношения.
Интерес к искусству у него пробудился еще в детские годы. Рано нау-чившись рисовать, этому занятию он уделял много внимания, особенно раз-работке сложных орнаментальных композиций. И в школе, и во время учебы в Среднеазиатском госуниверситете в Ташкенте (1942–1946 гг.) он всегда был членом редколлегии стенгазет, выполняя роль художника-оформителя. В университете ему поручали также работу по созданию поздравительных ад-ресов для преподавателей-юбиляров, которые он украшал виньетками. Именно в эти годы у Цораева сформировалась особая тяга к орнаментально-му искусству. Его узоры, выполненные тушью с последующей покраской ак-варелью, бронзой, гуашью, носили чисто геометрический характер и были построены на основе математических расчетов.
При создании орнаментов С. Цораев пользовался такими инструмента-ми, как циркуль и линейка. А поскольку узоры сложны по форме, то рисо-вальщику нужно было обладать не только фантазией, но и силой воли, на-стойчивостью, усидчивостью, поскольку они должны были отличаться таки-ми качествами, как математическая точность, выразительность, эстетичность.
Автор всегда считал, что его орнаменты носят не станковый, а при-кладной характер и видел их применение для украшения тканей в текстиль-ной промышленности, декоративных клеенок, обоев, линолеума, шкатулок, фарфоровой, стеклянной и хрустальной посуды, изделий из серебра, золота и других драгоценных металлов. Эти рисунки, по его представлению, можно было использовать при изготовлении оконных решеток, ворот, калиток и многого другого. Надо признаться, что это было бы весьма проблематично, поскольку чрезвычайная сложность узоров, насыщенных мелкими разработ-ками, вряд ли позволила бы использовать их для практических, прикладных целей. Их скорее можно рассматривать как образцы станкового искусства, в которых чисто художественные приемы сильно отягощены чертежными.
Сам автор особенно высоко ценил эту грань своего таланта, в то время как искусствовед, пожалуй, отдаст предпочтение его живописным и графиче-ским произведениям.
Уникальность его мировидения, раз и навсегда утвердившаяся художе-ственная манера связаны со своеобразной организацией душевного склада автора. Есть люди, идущие впереди эпохи, предвосхищающие новые идеи, но есть и такие, что сквозь десятилетия в полной сохранности проносят мысли и чувства людей других эпох, как бы являясь живыми осколками ушедшего времени. К ним, видимо, можно причислить и Солтана Цораева, художника, который даже в новом, ХХI веке, мыслил эстетическими категориями 30–50-х годов прошлого столетия. Ни хрущевская оттепель, ни брежневский застой, ни горбачевская либерализация, ни постперестроечные реформы не смогли поколебать его убеждений или заставить сменить образно-пластическую сис-тему.
Художественное сознание Цораева как бы подверглось консервации. В своем творчестве он в неизменности сохранил каноны искусства, присущие сталинской эпохе, правда, лишь в их внешнем проявлении. Внутреннее со-держание его произведений весьма далеко от истинной сути искусства, вос-певающего тоталитарный режим.
Солтан Цораев никогда не пытался приспособиться к политической конъюнктуре. Он вполне искренне поверил в идеи того времени и сохранял им преданность до конца своих дней.
В иллюстрациях к авторскому сборнику рассказов и сказок «Дети есть дети» (1988 г., тушь, перо) жизнь как бы остановилась в своем развитии, дос-тигнув определенной стадии. Художник обладал способностью видеть окру-жающую действительность со всей достоверностью обыденных черт. Все в ней рационально организованно, а созданный им мир тем не менее иллюзо-рен, весьма далек от реальной жизни с ее насущными проблемами.
Рисунки Цораева, полные поэзии и очарования, – это не доверительный рассказ о действительности, а ее мифологизированное изображение. Уже давно отработавшими свое, но сохранившими у него обаяние стилевыми средствами, рисовальщик создает образы, погружающие нас в атмосферу столь милых его сердцу 30–50 годов. И эта его ностальгия по сей день близка чувствам многих представителей старшего поколения. Художника можно было бы обвинить в том, что он берет «напрокат» стандартный набор средств и приемов, характерный для этого периода, то есть в том, что он работает в стилистике ортодоксального соцреализма, если бы не искренность его произ-ведений, не замутненных слащавостью и конъюнктурными соображениями, присущими искусству тоталитаризма.
Цораева не интересуют сложные остроконфликтные, драматические ситуации, он обращается лишь к частным, локальным сторонам жизни. Не-мудреные сценки, посвященные детям, всегда наивны. Причем наивность у него не художественный прием, а суть его души. Несмотря на то, что иногда изображаемые им сценки внешне носят бурный, динамичный характер, мир его рисунков кажется застывшим, неподвластным времени.
Нередко иллюстрации к книге «Дети есть дети» рождают ощущение неясной грусти («У Раи пропали деньги», «Собачка, привязавшаяся к Юре», «Мажид и Хамид», «Храбрость Биляла», «Сообразительные дети», «Денежки Харуна»). Ценность рисунков – в умении автора постичь детскую психоло-гию, проникнуться ребячьими заботами и волнениями, сопереживать их го-рю.
Рассказы и сказки написаны Цораевым в 60–70 годы минувшего столе-тия, но в них ему удалось передать дух энтузиазма, присущий 20–30-м годам, который он пытается сохранить и в иллюстрациях к книге («Мы ищем маку-латуру», «Мы собираем металлолом», «Храбрость Биляла»). Однако их глу-бинный смысл, вопреки воле автора, отнюдь не оптимистичен. Там, где он пытался изобразить горение, энтузиазм своих героев, мы видим скорее паро-дию на них. Интуитивно художник сумел передать чувства персонажей, бес-сознательно подчинившихся власти некой необъяснимой силы, довлеющей над ними и представляющей это давление как импульс, исходящий от них самих в полном соответствии с лозунгом «Даешь!».
Тяготы жизни как бы пригибают героев Цораева к земле, придавая им зыбкость, неустойчивость. Рядом с основательно стоящими зданиями его персонажи кажутся падающими и одновременно удерживаются какими-то неведомыми силами. Сам автор не мог объяснить, почему его герои изобра-жены в неестественном, наклонном положении. Возможно, это реакция на тоталитаризм, который он душой принял, но где-то в подсознании чувствует его враждебность человеку. Стремясь уйти в сочиненный им самим мир, он не смог отгородиться от реалий конкретной жизни.
Рассказы и сказки из сборника «Дети есть дети», как и рисунки к ним, носят дидактический характер. Каждый лист начинается с тщательно выпи-санного лирического пейзажа, который потом населяется людьми. Рассудоч-ность образно-пластической системы, скрупулезная отделка всех деталей не лишают его рисунки поэтической прелести.
Конечно, кое-кому иллюстрации могут показаться примитивными, вы-полненными в «архаической» манере, чрезвычайно провинциальными. Но сейчас, в эпоху постмодернизма, подобное явление вполне нормально. Сего-дня не возбраняется работать в стилистике любого временного промежутка, близкого нам или более отдаленного. Что касается Цораева, то он вовсе не стремится к стилизации, все, что создано им, делалось совершенно искренне, шло от души.
Если повальная мода на сочинение авторских книг началась в послед-ние десятилетия, то С. Цораев, еще учась в Среднеазиатском госуниверсите-те, свою дипломную работу «Хаджи-Мурат» Льва Николаевича Толстого как историческая повесть» не только написал, но и проиллюстрировал.
Часть рисунков (карандаш, акварель) выполнена им по воображению, другая – представляет собой вольное копирование произведений классиков, посвященных теме Кавказской войны. Корректируется композиция, появля-ются или исчезают отдельные персонажи, многое переосмысливается, при-обретает совершенно иное звучание. В конце концов, оказывается так, что, хотя все это и узнаваемо, но предстает в сильно трансформированном виде.
Живопись Солтана Цораева – еще одно его увлечение – характеризует цельность замысла, которому подчинены все художественные средства. Это небольшие по формату пейзажи и натюрморты. Пейзажи, как правило, созда-ны по воображению автора. Это экзотические, полные таинственности виды моря («Лунная ночь»), березовой рощи с зеленой лужайкой («Солнечный день»), окаймленного лесом озера («Озеро»). В них мы не встретим драмати-ческих ощущений состояния природы. Наоборот, им присуще настроение за-думчивости, созерцательности. Природа предстает как нечто вечное, одухо-творяющее человека. В сероватую голубизну неба эффектно вписана луна («Лунная ночь»), четко вырисовываются кипарисы. Золотистая лунная до-рожка ведет к горизонту, где море соединяется с небом. Картина «Озеро» от-личается четким композиционным построением. Голубую чашу вод окайм-ляют горы, написанные в нежных пастельных тонах. Искусно передано от-ражение прибрежных гор и лесов в неподвижных водах озера.
Богатством фантазии отличаются у него и натюрморты, в которых ис-пользуются различные декоративные эффекты. Это может быть и строго симметричная, уравновешенная композиция («Арбузы и виноград»), либо ас-симетричная, с неожиданно острой компоновкой предметов («Груши и ябло-ки»). В натюрмортах автор более всего ценит сходство с реальностью, пото-му его фрукты и овощи материальны, весомы, полны соков. Увлекаясь от-дельными деталями натюрморта, он, как правило, не обращает внимание на перспективу, принося в жертву и иные изобразительные и выразительные особенности живописи. И тем не менее, в картинах Солтана Цораева есть особое очарование: они предельно просты, в них не надо ничего домысли-вать, в них интересно вглядываться –как в незнакомый и таинственный мир.