Пластический балет на ФЕСТИВАЛЕ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА ФАРШ разогнанный милицией 30 мая 2015 г Москва территория Курского вокзала Фото Ирины Полозовой
СПЕЦИФИКА ИСКУССТВА СЕГОДНЯ И НЕКОТОРАЯ ПРОБЛЕМАТИКА.
Мне кажется в такого рода рассуждении должны быть задействованы три супертемы, ко-торые и раскрывают самые «больные» вопросы сегодняшнего функционирования искус-ства. То есть того искусства которое здесь и сейчас.
1. Фундаментальность живописного дискурса в сегодняшнем искусстве несмотря на мно-гократное повторенное многими арт-персонами как мантры заклинания – ЖИВОПИСЬ УМЕРЛА.
Почему именно живопись? Ведь только примерно 3-5% имеют цвето-живописное зрение, и могут рассматриваться как потенциальные потребители собственно живописи (я думаю, в музыке не многим лучше — 10-15% имеют мелодийно-музыкальный слух), я здесь пола-гаюсь только на свои оценочные ощущения (естественно такого исследования никто не проводил или мне неизвестно об этом). У нас в Липецке, среди живописцев. существует такое высказывание, уже трудно вспомнить, кем первым сформулированное: «Живопись как золотая монета. Государства исчезают, и все монеты кроме золотых, превращаются в ничто, а золотые продолжают оставаться ценностью, которая со временем только увели-чивается» — немного наивно, но в суть попадает. Да и за примером далеко ходить не надо – Джотто, Рембрндт, Тициан, Делакруа, Коровин, Модильяни, Сутин, Древин, Сулаж, Фальк, Владимир Яковлев ... — кому бы они были нужны сейчас, если бы не были бле-стящими/гениальными живописцами.
Я полагаю, исходя из своего опыта общения и своей насмотренности, что сегодня творче-ство живописцев (латентных живописцев, генетически обусловленных живописцев) де-лится на очень много сегментов, и они все достаточно разные. Часто встречаются какие-то очень брутальные вещи, наподобие битых грязных бутылок наклеенных на холст, ассамб-ляжей, аккумуляций и объектов (в том числе найденных на улице), а есть, напротив, впол-не себе «нежные» работы, «традиционные» работы или почти «традиционные» (как пра-вило загнанные в безызвестность и в провинцию) вроде акварельных цветочков, лепесточ-ков, дамских портретиков (но все их объединяет цветозвучание – то чего нет у большин-ства или очень многих других образцов). Попробую пояснить, в рассуждении на эту тему для меня ключевым словом является «живопись», живопись в смысле «колоризм», в смысле «цветоритмозвучания». Даже когда живописец делает какой-либо брутальный ас-самбляж из битой посуды, то всегда, вероятно, думает о том, как эти пятна работают друг с другом, как фактуры взаимодействуют с цветом, собирается ли это все в одну живопис-ную композицию. Даже когда он делает вполне себе радикальный перформанс, допустим, острый, вызывающий, с обнаженным телом, с обливанием краской, все равно мысли должны развиваться примерно таким образом: «Вот здесь желтый, значит, к нему вот тут нужно серое пятно... Ага, а вот здесь непременно должна потечь черная струйка...». По-нимаете, живописец всегда мыслит как живописец, то есть он от этого в принципе уйти не может (делает так даже если во вред какому-нибудь своему социально-политическому или, не дай бог, философскому месседжу). Природа этих людей именно в этом со всей не-избежностью!
Мой учитель Виктор Соболев когда-то сказал: «Знаешь, как определить живописца? По-смотри, как он берет серый, и ты поймешь, живописец он или просто раскрашивальщик афиш» — и просто, понятно... и, увы, совершенно не ясно для остальных.
Вот это и есть самая большая проблема живописи, вот эти самые остальные... они не хо-тят... а ведь всё равно придётся... ибо такова природа искусства ))
То есть искусство живописи вовсе не собирается умирать. А напротив, полагаю, оно должно обогатиться и подняться с того неприглядного положения в которое его стараются поставить некоторые сегодняшние стратеги и критики глобального артсообщества, обога-титься страстным человеческим фактором, новейшими технологиями, в том числе саундт-реками и смеллтреками, живописными перформансами (умными, философскими, чувст-венными). Потребуется зарождение нового принципа понимания живописной пластики и её границ, многомерной, избыточной, текучей, динамичной, опосредованной, замещён-ной... И тогда ЖИВОПИСЬ снова станет царицей искусств, как и полагал для своего вре-мени Леонардо да Винчи. А ведь для таких глобальных феноменов как живопись времена всегда одни и те же!
Хотелось бы взглянуть на проблематику с ещё одной стороны. Высказывание типа «жи-вопись умерла» очень мне напоминает «у нас секса нет» — ну то есть живописное пере-живание как человеческий фактор есть а живописи нет – либидо есть, а секса нет... это уже словно из Булгакова – «Чего не хватишься, ничего у вас нет». Не спорю, есть люди, у которых нет и которым совсем не знакомо живописное переживание, живописное чувство (и их очень много). Но живопись то никуда не делась! Есть множество людей которые в принципе не могут понять и принять для себя в силу своей внутренней природы энштей-новскую кривизну пространства, но мироустройство то никто не отменял!
В Третьяковке в разделах после 90-х практически нет живописных произведений, только пушки Монастырского, таблицы Кабакова, другие занятные вещи и аксессуары, ... Не ду-маю, что концептуализм плох. Все перечисленный мной прецеденты вполне закономерны, просто был нарушен закон равноправия и равных возможностей для представителей са-мых разных других языковых кодов и направлений в МЕГАЯЗЫКЕ ИСКУССТВА.
Искусство – это вполне самостоятельный и независимый организм, он требует от посвя-щённых соблюдения его непреложных законов эволюции. Если чьей-то волей этот орга-низм подвергается насилию и деформации, то случается сбой, слом в искусстве тех или иных городов, стран, сообществ. Сильные и достойные русские живописные школы реа-лизма, абстрактного искусства, метафизической живописи, гиперреализма, экспрессио-низма и др. (при всей сегодняшней несостоятельности этой старой терминологии) никто не отменял и никто не имеет права умалять. Полагаю, что в будущем будут вырабатывать-ся и рождаться совсем иные термины, подходы, коды и вИдения описывающие феномены искусства, но они будут в равной мере наследовать всем без исключения прекрасным и героическим измам нашего прошлого.
2. Соотношение и взаимосвязь с искусством прошлого, что становится для многих и мно-гочисленных неизбежно рекрутированных молодых (и не очень молодых) людей в сферу и рынок искусства проблемой. Есть, к тому же, устойчивое мнение связанное с тем, что многие искусствоведы, зрители, потребители искусства очень низко оценивают искусство сегодняшнее, постмодернистское, постпостмодернистское, contemporary art, актуальное – ну как не назови, противопоставляя его старым формам! Для меня это очень огорчительно и необъяснимо.
Насколько я могу себе предположить, от художников прошлого мало что осталось, и это что-то уже промаркировано рынком по тому или иному табелю о рангах и соответственно присвоены соответствующие ценовые категории. Вероятно это нормально. От времён Рембрандта осталось 2-3% имён и работ (ну я так могу предположить), ну от первой поло-вины ХХ века российских авторов осталось может третья, может пятая часть (остальные канули в Лету, хотя прекрасная московская галерея Ковчег всё время проводит розыскные работы и не в пустую). Сегодняшних пока много !!! ..... и что, вот так все они и не имеют ценности или бессмысленны? В данном случае очень важно разобраться, о какого рода ценности идёт речь? Может это не очень достойный пример, но вот марка когда она со-временная может быть приклеена на конверт и обеспечить почтовую пересылку письма (А РАЗВЕ НЕ КОНВЕНЦИАЛЬНАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ И ПЕРЕДАЧА СМЫСЛОВ ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ИСКУССТВА? РАЗВЕ НЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЕГО КАК МЕГАЯЗЫКА ДЛЯ СОВРЕМЕННИКОВ?) и в этом её ценность, а марка позапрошлого века на конверт при-клеена быть не может, но природу её ценности (а иногда очень высокой) может разъяс-нить любой грамотный филателист. Причём может оказаться, что стоимость практически одинаковых марок различающихся малозаметным нюансом разнится на несколько поряд-ков. Вот это ценность другого род! Поэтому я и переспрашиваю, собственно, о какого ро-да ценности идёт речь? Мне часто называют в качестве возражения такое мало понятное для меня слово – ЭСТЕТИЧНОСТЬ, но у меня только одна ассоциация: конфетные фанти-ки, салон, экзальтированные дамочки, пустота – ну то есть всё то, что явно искусством не является. Я лично люблю современное искусство, потому что оно является свидетельст-вом моего (нашего) времени, и очень часто случается, что автор хотел что-то сказать важ-ное (вопрос его качества, артикуляции, таланта — это следующий вопрос). Я лично всегда виню себя, если я ничего не увидел и не услышал ... Что касается галеристов и кураторов (которых часто обвиняют в обесценивании искусства, подмене его сомнительными подел-ками, оказывания коньюктурного давления на художников), то это во-первых, как во все времена, а во-вторых, — лично я никогда не вникаю в их работу, они мне никогда не были помехой, и уж тем более они никогда (и надеюсь в дальнейшем тоже) не повлияли на ха-рактер моих тем, техник, месседжей и т. д. Всё зависит, я полагаю, от того зачем человек пришёл. Если за деньгами то это одна история (ну типа облапошить фраера ушастого), а если сказать чего, то это другая история — ну и согласитесь, что первый случай это не об искусстве вовсе!
Вот ещё вопрос технологической сложности изготовления того или иного артобъекта. Ну, как любят рассуждать расхоже, что вот раньше так делали, что сегодня повторить никто не может, а теперь так себе намазал и пошёл. Я думаю что специалисты по Рембрандту знают как это делалось, ну кто-то же брался реставрировать Даную после того акта ванда-лизма! Я всегда полагал, что вопрос сложности или простоты технологии (а так же её уникальности, утерянности, невосстановимости) это ещё как-то может касаться народных промыслов, а вот в искусстве это не принципиально. Какая сложность может быт у Ротко, Модильяни или Коровина!? А уж тем более у Владимира Яковлева? Вон десятки тысяч фальшаков гуляет, а Яковлев от этого менее ценным не стал. Ценно высказывание, а не технический приём!! В случае когда современный художник выбирает очень технологи-чески сложный путь или же пользуется древними технологиями, что почти одно и то же (например энкаустика, или лиссировочное многослойное письмо), то это его личный вы-бор, обусловленный его образованием, спецификой его мышления или темпераментом и таких примеров множество. Но к конечному результату это не имеет отношения. Вот ай-фон, какой технологически сложный (я и все мои знакомые уж точно ни сделать такой, ни починить не смогут), а вчера взял и выкинул, так как сломался и свою функцию (трансля-ции-коммуникации) больше выполнить не может, а значит ценности в нём больше ника-кой нет.
Я не могу себе представить, что плохи все постмодернисты и остальные которые «после». Ну, вот как Йозеф Бойс (в позапрошлом году я четыре раза посетил его выставку в Моск-ве), Антонио Тапиес (кстати, только что видел в ГМИИ им Пушкина), Марина Абрамович (я сходил на неё четыре раза в 2011 и для этого дважды съездил в Москву), Ричард Дибен-корн, Джексон Поллок, Пьер Сулаж или совсем сегодняшние Николай Наседкин, Дмитрий Каварга, Константин Батынков, Дмитрий Цветков, Леонид Тишков, Юрий Шабельников, Семён Файбисович, Владимир Козин, Пётр Белый, Иван Дубяга и многие, многие др., всех перечислить не возможно. Эти авторы явно не модернисты уже (у них совершенно другой флёр), они несут сумасшедшую личную харизму, их ни с чем и ни с кем не спутаешь, ка-ждый из них говорит о своих личных, и общественных, и эстетических делах, вопросах, проблемах, мировоззрениях, ну и так далее. Это не исключения из правил, это просто хо-рошие художники!!! Мне кажется деление на хороших модернистов и плохих постмодер-нистов в данном случае очень условно и неоправданно. Есть куча совершенно безликих и безличностных производитлей товара для художественного потребления равно во всех веках! Все эти цеховые мастера и т. д. и т. п. , я бы даже набрался смелости и поставил сюда раннего Рембрандта (типа времён «Ночного дозора»), ну то есть когда он ещё был светским (но безусловно талантливым) придворным повесой и модным живописцем и ещё не стал тем Рембрандтом который потряс, потрясает и будет потрясать мир. Склонен по-лагать, что безличие и слабость некоторых сегодняшних авторов это просто синоним бес-таланности независимо от эпохи и принадлежности к той или иной искусствоведческой категории-группе-изму ну и прочее. Художник или хороший или плохой. Или несёт он образность, метафору, остроту (в том числе и пластическую) или он производит одинако-вых «пластмассовых попугаев» которые без сомнения во все времена очень нравились и радовали публику (и были соответственно безличны, безлики, бездушны). Мне кажется дело не в возвышенности, высокости или пафосности тем или стиля, а просто в обыкно-венной художественной правде, а Поллок тем хорош и велик, что от него несёт за версту Америкой, алкоголем и безумием, что и есть ПРАВДА в его случае.
3. Современное искусство и молодёжные субкультуры здесь и сейчас. Искусство наших дней отнюдь не уступает искусству старых мастеров и прошлых веков, как об этом свиде-тельствует расхожее мнение. Просто люди прежней, советской формаций часто затрудня-ются «прочитать» (как правило, в силу своей полной непросвещенности) новую форму. Одна из задач современного искусства, галеристов, музейщиков – преодоление этого барьера невежественности и выявление путей преемственности между новыми и прежни-ми формами культуры, новыми и прежними поколениями. Здесь путеводом может стать духовная наполненность или напряженность духовного поиска тех или иных представите-лей форм старой, новой и новейшей культуры. На фоне этой сложной, противоречивой и переменчивой картины современная молодежь резко, жутко и невыгодно отличается от молодежи всех предыдущих советских и постсоветских лет. Еще катастрофичнее выгля-дит молодежная субкультура. Все эти разрисованные заборы с привкусом сатанизма, их речь пересыпанная, а зачастую и состоящая только из матерного сленга, сиюминутные интересы связанны исключительно с пивом, чипсами и игральными автоматами. Но что это как не глобальный и естественный протест по отношению к неискренности, лицеме-рию, лживой приторности и пахнущей нафталином, так называемой, «взрослой культуре на местах». Они, глубоко разочарованны, скучными до зевоты, выхолощенными до ва-куума и чиновничьего очковтирательства «академическими канонами красоты», просто мстят нам за ЛОЖЬ. В лучшем случае раз и навсегда отвернулись от культурных контек-стов. Особенно страдает этим провинция, то есть 80-90% населения. Именно здесь нет, и в ближайшее время не будет современной живой культуры, именно сюда она не проникает, сохраняясь исключительно в столичных мегаполисах. В провинции те от кого она зависит боятся ее как проказы. Потому что, современная живая культура, со всем ее постмодер-низмом, трансавангардом, театрами абсурда, «кино не для всех», интерактивными форма-ми восприятия музейных экспозиций неудобны. НЕУДОБНЫ потому, что хлопотны, тре-буют компетентности, образованности. А целое поколение между тем превращается в му-сор.
При всей катастрофичности состояния молодежной культуры она, однако, активно пере-насыщена изобразительными, музыкальными, слэнговыми элементами и новообразова-ниями, что свидетельствует о напряженности духовного поиска последней. Молодежные уличные графити (равно как остальные формы субкультуры) – это по своей сущности и природе сакральные, духовные пространства, то есть совокупности порождённых ими творческих и творящих элементов, осознаваемые их носителями как потаённо-мистические протяженности бытия (наверное хорошо, что они сами таких слов не знают). Руководствуясь инстинктом, молодые люди выстраивают себе миры абсолютно противо-положные мирам взрослых и здесь крайне важно кто наставник. А преуспел пока в на-ставничестве худший из «голливудов». Закормленные радиоактивными отходами амери-канских киноакадемий, подростки наших дней по-взрослому играют в наркоманов, килле-ров, инопланетных монстров и в дьявольскую нечисть. Смотреть же на трухлявых лосей в музеи и на выставки престарелых живописцев они ходят только из-под палки, только в счет учебных занятий и только набравшись пива. Местная администрация же, как прави-ло, это поощряет, потому, что измеряет «культуру» количеством «посещений». Мы сейчас наблюдаем резкую дифференциацию тинэйджеров на культурогенное меньшинство, кото-рому сейчас очень трудно выбраться из разлагающегося социума и, соответственно, ос-тальное большинство. Повсеместно устойчиво существует тенденция увеличения пропас-ти между ними. В самых престижных и интеллектуальных галереях нового искусства в столицах (и в больших культурных городах – Краснодар, Уфа, Воронеж, Тюмень. Омск, Новосибирск ...) все моложе и моложе становится возраст входящих в искусство авторов, таких арт-новобранцев, «рекрутированных» в культуру и искусство молодых людей.
Что касается проблем общения со зрителем вообще (и с молодёжной аудиторией, что архи важно), то на первом месте тотальное неприятие зрителем современного искусства. Пре-обладают термины и высказывания типа: мазня, чёрные, некрасиво, не умеют рисовать, издевательство, извращенцы. Мне жалко этих зрителей, моих современников. Материали-зация «духовного», как не странно может показаться, связана с рисованием именно «не-красивых» картин (то есть картин несимпатичных по внешнему виду, непривычных, не-удобоваримых при первом контакте, грубых в том или ином смысле или просто непонят-ных). Что ж за парадокс такой? По всей видимости, нам тут следует допустить право на существование китча, «попсы», проще говоря плохого и пустого искусства и естественно как все пустое – «красивого» (точнее сказать смазливого). Конечно, желательно не на тер-риториях серьезных музеев и галерей. Каждый имеет право и на такого рода «красоту» – нас создали СВОБОДНЫМИ. Просто желательно не смешивать в дальнейшем «мух» и «котлеты». Питерский художник Ф. Волосенков уверяет: «Искусство – это всегда новое, которого никто не видел. Поэтому такую картину сразу невозможно поставить в ряд из-вестного – поэтому она – плохая». (Альбом «Феликс Волосенков». ГРМ. СПб. 2003.) По-лагаю, что тернистый путь к созданию «плохой картины» пролегает через воспитание до-верия художника к самому себе, к собственной духовной интуиции и своему чувству. По-нятно, что в ходе творческой работы это доверие постоянно подвергается испытанию, сталкиваясь с вполне естественным желанием подправить сделанное, подстроить картину под уже известную схему, руководствуясь какой-либо школой или направлением, сделать красиво. Преодоление этого желания становиться первым шагом к обретению «духовно-го» в себе и себя в «духовном». Это такой своего рода «внутренний нонконформизм», только он ведет к подлинному в искусстве. Вспоминается упрямое высказывание одного моего однокурсника по художественному училищу Андрея Виноградова: «Хороший ху-дожник тот который никому не нравится» – удивительно точно. Только создавая неклас-сическую модель изображения по ту сторону подражания реальности, выходя за пределы эстетики сформированной и сформулированной разного рода учебными заведениями и институциями, человек находит путь к себе. Мне кажется, что только хороший и доста-точно честный художник может преодолеть «антропоцентрический эгоизм» и действи-тельно продвинуться в сторону духовного и подлинного. Как видите ни «красота», ни «функциональность» не являются в данном контексте ценностями. Итак, только хороший художник пишущий «бесполезные» и непонятные картины, то есть делающий бесполез-ное с точки зрения практической может оказаться в результате личностью и творцом со-временного искусства. Можно заметить, что эти установки радикально отличаются от ус-тановок господствовавших, по крайней мере, нескольких сот предшествующих лет. Тогда «цеховые законы» явно доминировали над личностным началом. И это было законом того времени. Искусство же ХХ (и я надеюсь ХХI века) – это искусство индивидуалистов. (Ко-гда то картины липецкого живописца Виктора Сорокина разворачивали с выставкомов за «безыдейность» – «Дед рисует туалеты и заборы»!) Внимание художника – индивидуали-ста ХХ века приковано прежде всего к ДРАМАТУРГИИ, а точнее к экзистенциальной драме Бытия, да еще и пропущенной через себя самого, касательно себя самого. Именно такое искусство обладает редким, но самым главным свойством – АДЕКВАТНОСТЬЮ (внутренней – себе и внешней – миру). Я полагаю, что не надо этого опасаться, даже если это вдруг ПУСТОТА И НИЧТО.
Вполне известно (правда из других фундаментальных дисциплин), что Хаос и Ничто об-наруживают в себе внутренние, потаенные структуры гармонии, а значит и катарсиса, и возрождения. Кстати, это вполне согласуется с новейшими представлениями квантовой физики – когда вакуум предполагает быть четко структурирован, и что самое парадок-сальное, является бездонным источником энергии, материи и света, ибо он разложим на вещество и антивещество! Художник-драматург лишь разделяет Хаос, Ничто, Пустоту на новый Танатос и новый Эрос, и творит из этого вселенскую метафору бесконечного Бы-тия. Вот тут то и возникает подлинная красота и подлинная образность нового и новейше-го времени – впрочем, всегда так было. Можно заметить, как это красиво сочетается с ре-лигиозным представлением о Творении из ничего, и с представлениями современной нау-ки о Большом Взрыве – как о причине всего! Таких совпадений просто так не бывает!
Для художественной арены сегодняшней Европы (я имею ввиду вплоть до Урала) и обеих Америк, а так же начавшей к ней примыкать Азии (вместе с Сибирью и Ближним Восто-ком) и Африки снова свойственна тяга если не к революционности, то хотя бы к ради-кальным изменениям всех новых и новейших стилей, техник и технологий в искусстве, или хотя бы их серьёзная ревизия. Новыми и новейшими молодыми авторами (равно как в последней четверти ХХ, так и в первом десятилетии ХХI веков), как правило, или зачас-тую, избираются методы шока, эпатажа общественного мнения и (даже страшно сказать)) попирание приличий (хотя если вспомнить поведение Сезанна, Гогена, Ван Гога, Матисса, Модильяни, Сутина, Пикассо и других СЕГОДНЯШНИХ КУМИРОВ, то выясняется, что ничего странного не происходит). Только сильно изменилась терминология – теперь ищут новые гендерные стратегии, контексты, делают исключительно проекты вместо старых добрых выставок и произведений. Появилась специфическая идеология «дрейфующего» или «блуждающего» творчества – когда художник не выстраивает и не преследует ника-кого правдоподобия, понятности, и логичности – ну то есть он вне нарратива. Образы воз-никают спонтанно и накладываются на холст или еще куда-нибудь, произвольно. Ценится жест безумный и «ненормативный», всё это колобродие срастается с (или вырастает из) идеологии панковской и постпанковской в молодежной среде, с (из) массового творчества художников граффити, вызывая многие возмущения добропорядочных граждан. Нарас-тающая волна и мода на граффити и street art радует и успешно коррелирует с общей энер-гетикой и вектором сегодняшнего «вольного» искусства, создаются многочисленные цен-тры и музеи стритарта, в столицах все филиалы ММОМА и МАММ, Винзавод, Флакон, Фабрика, Гуслица и др. вряд ли можно назвать пустующими и 75% это молодые!! В этом году (2015) побывал, к счастью, как участник на Фарше 2015. Там были замечательные мальчики и девочки, были классные перформансы, был гениальный пластический балет (смотрите картинку в начале), в глазах этих ребят я увидел ЖЕЛЕЗО – есть кому делать искусство после нас!
НО ГОСПОДА! РАЗВЕ КОГДА-НИБУДЬ БЫЛО ПО-ДРУГОМУ? ЭТО НОРМАЛЬНО!
ПЕРВАЯ ФОТОГРАФИЯ: Пластический балет на ФЕСТИВАЛЕ СОВРЕМЕННОГО ИС-КУССТВА «ФАРШ» (разогнанный милицией) 30 мая 2015 г, Москва, территория Курско-го вокзала. Фото Ирины Полозовой.
Фото внизу:Тимофей Разинков 1997 г.р. "Песочница улетела", 2009, оргалит, масло.