Марафон XVIII-й Национальной Театральной Премии и Фестиваля «Золотая Маска» завершился Церемонией награждения Лауреатов в Большом театре, где финал в принципе соответствовал масштабу театрального смотра – свыше 30-ти номинаций. В Москву было привезено более пятидесяти спектаклей, в саму же насыщенную афишу Фестиваля их вошло более семидесяти…
Помимо основной конкурсной программы зрители смогли оценить огромный блок внеконкурсных работ. Не сказать о них хотя бы кратко – было бы несправедливо.
Так внеконкурсная программа спектаклей «Маска Плюс» проводится с 2009 года, на Фестивале этого года было представлено свыше 20 спектаклей. Один из разделов «Маски Плюс» - программа «Новая пьеса», посвященная современной драматургии (российские и зарубежные спектакли, читки пьес, спектакли, семинары, обсуждения, круглые столы). Другая часть «Маски Плюс» 2012 года - «Эдинбургский Фриндж в Москве. Продолжение». Напомним, что Эдинбургский фестиваль один из культовых и определяющих эталонов современного театра. Мост Эдинбург-Москва обещает обновить палитру российского театра. «Золотая Маска» и Британский совет развивающие Проект, впервые проведенный три года назад, на этот раз представили спектакль «LOL/LotsofLove/» (Театр «Protein» Луки Сильвестри, Кингстон-на-Темзе, Великобритания), участвовавший в Edinburgh Showcase.
Программа «Легендарные спектакли и имена» проводится с 2005 года и объединяет театральные постановки, являющиеся историей мирового театра. За эти годы зритель увидел драматические спектакли-легенды «Братья и сестры» и «Бесы» (Санкт-Петербургский Малый драматический театр – Театр Европы; пост. Лева Додин), «Карьера Артуро Уи» (Театр «Берлинер Ансамбль» / Германия; пост. Хайнер Мюллер), «Арлекин, слуга двух господ» («Пикколо Театро ди Милано» / Италия; реж. Джорджо Стреллер), оценил хореографию Фламандского Королевского балета «Impressing The Czar» (хореогр. Уильям Форсайт), французской танцовщицы Сильви Гиллем «Push» и звезд нидерландского современного танца Иржи Килиана «Last Touch First»… Театральной публике 2012 года посчастливилось посмотреть спектакли Кристиана Люпы «Персона. Тело Симоны» и «Персона. Мэрилин» (Драматический театр, Варшава).
Проект «Премьеры Мариинского театра в Москве» проходит в рамках Фестиваля «Золотая Маска» с 2006 года. На этот раз московская публика получила возможность познакомиться оперой «Мертвые души», балетами «Парк» и «Вечер одноактных балетов» («Simple Things» ,«Without», «Лабиринт») на Новой сцене Большого театра.
В начале апреля 2012 года «Золотая Маска» впервые представила проект «Михайловский театр в Москве». В течение последних сезонов Санкт-Петербургский Михайловский театр (бывший Малый театр оперы и балета им. М.П. Мусоргского) обратил на себя внимание новой художественной политикой. Одним из итогов кардинальных изменений стало выдвижение на Премию «Золотая Маска» сразу трех его постановок в 2011 году, и столько же в 2012 («Спящая красавица», «Богема», «Вечер одноактных балетов» /Прелюдия, Дуэнде, Nung Dimittis»/).
Наконец, программа Russian Case проводится с 2000 года и адресована в первую очередь иностранным гостям «Золотой Маски»: директорам фестивалей, продюсерам, менеджерам и критикам, – число которых ежегодно составляет 80-90 человек из 25-30 стран. Афиша Russian Case включает и спектакли, участвующие в конкурсной программе «Золотой Маски», и наиболее яркие премьерные спектакли текущего сезона. Результатом программы Russian Case становятся международные проекты самой «Золотой Маски», реализуемые в сотрудничестве с зарубежными партнерами Фестиваля. Так фестивали лауреатов и номинантов Премии «Золотая Маска» с 2004 года ежегодно проходят в Эстонии и Латвии. Осенью 2010 года программа лучших российских спектаклей была представлена в Беларуси, а весной 2011 года – в Израиле.
В этом году афиша программы была сформирована из 16-ти московских и петербургских спектаклей. В нее вошли такие мощные конкурсные работы, как «Депо гениальных заблуждений» (Русский инженерный театр «АХЕ», Санкт-Петербург) и «Чайка» (Театр «Сатирикон», Москва), специально привезенные из Санкт-Петербурга спектакли «Три сестры» (Небольшой драматический театр) и «Лир. Комедия» (Театр «Приют комедианта»), а также московские премьеры «Жара» (Театр «Практика»), «Таланты и поклонники» (Театр им. Вл.Маяковского) и многие другие...
Заканчивая беглый программ фестиваля, напомним, что Москва, (в которой проходит около 250 премьер в театральный сезон), устойчиво занимает почетное место в тройке театральных столиц мира: Нью-Йорк, Лондон, разделив третье место с Парижем.
II
Номинация «Драма. Спектакль большой формы» –
«Счастье» (Александринский театр, Санкт-Петербург; реж. А.Могучий)
Из массы призов, конечно же, самый значимый это приз за спектакль большой формы, который завоевал известный питерский режиссер, создатель легендарной независимой театральной группы «Формальный театр» (1989), культовая фигура современного российского театра Андрей Могучий.
Для сцены Могучий выбрал известный сюжет – сказочную пьесу для детей Мориса Метерлинка «Синяя птица», которую режиссер по своей известной привычке создавать свои тексты для постановки, кардинально переписал, практически вообще написал свою пьесу, оставив публике только несколько знаковых примет Метерлинка. Это «Счастье» привлекательно, зрелищно, театрально, но далеко не вся критика, да и простой зритель приняли его (интернет-среда на сей счет, разразилась большой дискуссией среди и профессионалов, и публики).
Канун Нового года. Семейство, состоящее из огромного толстого папы в оранжевой курточке (Сергей Паршин), высокой мамы (Елена Зимина), их маленьких детей — Митили (Янина Лакоба) и Тильтиля (Павел Юринов), энергичного деда (Николай Мартон), зеленых собак Тобика и Бобика (Виталий Коваленко и Андрей Шимко) — ждет прибавления. Однако из-за нелюбви к новому человечку оказывается под угрозой жизнь мамы, отдавшей свою Синюю птицу (душу) неродившемуся по желанию Митиль существу. Дети отправляются спасать маму в мир предков, где живут их прабабушки, затем в царство Ночи – Смерти, которой предлагают свои домашние сокровища. Царицу Ночи заставит вернуть мамину Птицу лишь готовность детей отдать своих Птиц в обмен на мамину. В спектакле есть и невидящие персонажи из пьесы Метерлинка «Слепые» торжественно передвигающиеся по залу и сообщающие всем: «Души мы, и нам известны тайны жизни, тайны смерти…».
У нас есть два пути – либо аплодировать решениям жюри, либо все-таки обдумать увиденное…. Отдавая должное монументальному роскошеству действа, эта постановка вызывает двойственный эффект.
Непонятно главное – с какой целью был так кардинально переписан сюжет, ежели основная мысль Метерлинка, если ее упростить до слогана – счастье не на краю мира, а в родном доме, под носом у искателя счастья. Повторив кредо первоисточника, постановщик оказывается в сложной ситуации умножения нолей. Не придумывается ничего нового в области мысли, но активно с нажимом умножаются формы эталонного высказывания. Т.е. берется традиционное (трафарет – сюжет) и накладывается свое созданное (как уточнялось в драматических пьесах в конце 19 века – приноровленное). По большому счету здесь талантливо и броско наслаивается эксперимент на имя Синей птицы Метерлинка, однако, это имя, переведенное в другой персонаж, в другой эстетический регистр. Можно было бы понять эти усилия, если бы Метерлинк отрицался ради новой идеи, но в программке указано, что «в спектакле интерпретированы сюжетные мотивы произведений Мориса Метерлинка». Как мило. Присутствуют только пара имен персонажей - Тильтиль и Митиль – остальное это деятельность Андрея Могучего и его соавтора Константина Филиппова.
Барочный хаос собран Могучим из блоков с монотонным насилием замысла, как египетская пирамида: тут и смена интимной авторской интонации, параллельно смена сценического ряда первоисточника написанного в духе ар-нуво, и отказ от визуальных находок драматурга и очищение-отшелушивание якобы лишнего – до полной обнаженности сцены. Внедрение современной театральной лексики было бы оправдано в случае полемики и контрапункта с бельгийцем. Если же тотальное отрицание «метерлинковщины» затеяно ради повторения его же заветной мысли о природе поиска счастья, удивление нарастает (кто-то, увы, недосмотрел, ушел с ребенком после первого или второго действия). Стиль рога изобилия, все же, противопоказан духу этой нежной мистической сказки, адресованной детям и святой банальностью морали (люби близких) и милой интонацией сказа (дружок, все вовсе не такое каким хочет казаться, и хлеб и собака и кошка это всего лишь маски божественного).
Сей протестантский лейтмотив драматурга режиссер превращает в сюрреалистический хоровод на краю бездны: визуальный ряд Гулливера, гипер объемы, куклы в высоту сцены, при этом визуальные манифестации натиска подкреплены слайдовыми текстами уточняющими место действия спектакля, налицо тотальная отмена задушевной эстетики детских персонажей бельгийца – утрированные, угловатые, крупных размеров, грубоватые монстрики. Здесь красочная попытка разговора с детьми о бытие в знакомой им современной стилистике и эстетике. Неслучайно за этот спектакль – художник Александр Шишкин получил Премию в номинации «Драма / Работа художника».
Однако самая сильная сцена в третьем акте, среди пустой темной сцены на трубе крематория, в царстве Ночи, когда маленький человечек готов отдать свою жизнь, чтобы мама и братик остались живы. Оголенное пространство действует эффектней и сильнее нежели сценографическое изобилие… Одним словом, не отменяя решение жюри (это невозможно и ненужно) позволим себе все-таки оценить увиденное зрелище, в котором с талантливым размахом – кто спорит – могучий режиссер демонстрирует победу взрослого над ребенком.
Номинация «Драма. Спектакль малой формы» –
«Отморозки» («Седьмая студия», Москва; реж. К.Серебренников)
Мировая премьера спектакля проходила в Берлине на международном фестивале новой драмы F.I.N.D. под названием Frost-people — «морозные люди». Программка дешифрует «отморозков» фотоизображением - молодое обнаженное тело и бескрайний зимний лес – Россия, морозы, нагота… Сценическое плохо освещенное пространство (ангар), без декораций. Лишь пустота и заградительные решетки, каковых полно по всей Москве — в метро, на вокзалах, в переходах; ими огораживают пространство, где митингуют или собираются представители молодежной субкультуры. Это и «чертежи» сценического мира, и больничные кровати, столы, скамейки и стены бункера…
Перед нами инсценировка писателя Захара Прилепина по повести «Санькя», разбавленная текстами с элементами verbatim. На сцене — два лагеря условных противников, друг напротив друга – молодежь и кордон спецназовцев. Типичная ситуация сегодняшнего противостояния: «Революция», ораторы, скандирование, столкновение, потасовки; этюдные выхваченные сцены-рассказы прохожих – вот циничный монолог шофера, вот монолог фотографа из Англии (его спасла от удара шапка), рядом традиционный монархист, тут же певица с вызовом поет арию.
Из таких контрастных противостояний составлен практически весь спектакль. «Отморозки» во многом родились из этюдов, сочиненных самими студентами: тем же Александром Горчилиным или Филиппом Авдеевым, да и лимонами актриса Александра Ревенко жонглировала еще на учебных показах. Герой Филиппа Авдеева существует в игровом пространстве в состоянии ярости, срыва, клокотания. Но, увы, как только зритель прочитывает ритм и угадывает, что будет дальше – интерес заметно снижается, ясно, что дальше интересней или глубже, наверное, не станет. Два взрослых артиста (Татьяна Владимирова и Дмитрий Комов) работающие среди молодежи удерживают эмоциональную ткань – беспричинную злость, закипающую, раздирающую изнутри и ищущую выхода вовне, агрессию, инвективную лексику, — образующую накипь, «пену». Спектакль, своим правдоподобием расширяет границы людей еще отчаянно цепляющихся и сознающих невозможность жить в обществе, которое их выплевывает, но уже выброшенных из жизни. Их борьба убога, революционность профанна, но других троп им не оставлено.
Пожалуй только одна сцена трогает – это похороны отца героя Гриши … Траурная сцена – завяз похоронный автобус/машина и близким нужно тащить тяжелый гроб до неблизкого кладбища, ожившие на сцене трагические русские проводы, – вспоминается мать (Татьяна Владимирова), и пронзительно-срывающийся наказ сына: ты только не плачь… Но вот именно плач, Плач незахороненного прошлого сопровождает каждый шаг обыденной жизни.
В спектакле звучат правильные слова, верные мысли, но в действительности на сцене у режиссера получается некая дилогия, параллель к спектаклю «Околоноля» - тут обвинение с одновременной страховкой: – мол, сами ребята вышли против полиции, а ведь пацаны ничего не понимают до конца и только заварушки устраивают…
Прозе пьеса проигрывает. Прилепин в повести защищал радикализм и бунт своих героев как форму бытия молодости, осторожная позиция режиссера идет где-то рядом с бунтарским духом молодых людей… возможно, поэтому игра актеров выглядит холодной и рассудочной, юноши как-то робко играют повзрослевших людей. Когда год назад ставился спектакль, безусловно, у студентов был запал, юношеская энергия, но, азбучная истина - актерское мастерство требует постоянного тренинга, а ребята порой технически показывают слабину. Держаться же только на самовзводе молодого запала невозможно – спектакль начинает «выдыхаться».
Видимо, так и создавался спектакль – нервно-ритмичный, как документальный, политический и психологический, он был хорош при сдаче работы на курсе, где нервозность студентов придавала работе нужную взвинченность, но поддерживать на должном уровне пламя игры может только профессиональный артист; без опыта закрепления чувства итог плачевен - спустя некоторое время вот уже и сыпется. Нет жесткой конструкции психологического каркаса,… но основной просчет в работе это все-таки скрытый конформизм посыла.
Номинация «Драма. Работа режиссера» -
Юрий Бутусов («Чайка», Театр «Сатирикон», Москва)
Этот спектакль посвящен актрисе Валентине Караваевой, пережившей в молодости триумф фильма «Машенька» и трагедию автомобильной катастрофы изувечившую ее, которая дома перед любительской камерой из года в год доигрывала свою «Чайку»…
Эта «Чайка» о Театре – из тисков которого, попав в них, уже вырваться невозможно, о Театре, в котором фальшь может стать искренностью и наоборот. Первые благодарные ощущения зрителя: наслаждение актерской игрой, драйв, чувство свободно реющего полета, парения чайки над сценой, мощнейшая энергетика, фантастическая отзывчивость, каковая складывается из импульсов, токов и движения души… Странное чувство – с текстом канонической чеховской Чайки, с ее привычной образной системой режиссер Бутусов поступает не менее радикально, чем его питерский коллега Андрей Могучий, почему же совсем иной результат?
Спектакль начинается не с канонического вопроса к Маше (Марьяна Спивак): «Отчего вы всегда ходите в черном?», а с монолога Треплева (Тимофей Трибунцев) о новых формах. Этот пролог становится, по сути, оправданием всех дальнейших находок, перемен, перестановок, вплоть до того, что режиссер сам выбегает на сцену с повязкой на голове сыграть какой-нибудь штрих, эпизод. Но Бутусов не изгоняет Чехова из «Чайки», а волшебным образом увеличивает его дух. Тут красота и печаль, любовь и зависть, жизнь и смерть переплелись с магической нежностью как переплелись сплетенные из канатов качели, годные и для нехитрого удовольствия и неожиданно похожие на угрожающую петлю. Или еще один пример произвола: во втором акте доктор Дорн (Артем Осипов) вывозит всех персонажей на тележке, словно это не люди, а сломанные манекены… но этот выезд исполнен такой внутренней деликатности – все мы подстреленные чайки… - что отторжения не возникает, наоборот, ты еще прочнее всем корневой системой переживаний врастаешь в переживание.
Вот что является решающим для Бутусова, он страстно и изобретательно следит за тем, как вырастить в публике сопереживание с чеховским миром, вот почему все детали слагаются одна к одному как причудливый узор симметричных красок в калейдоскопе: словно зажженные лампы у зеркала гримерки по бокам, а между ними жизнь (или театр?) с обвисшими качелями как петли виселицы. Нина (Агриппина Стеклова) – Тригорин (Денис Суханов) целуются, как заговорщики, вместе с тем в тайном поцелуе уже проступает контур взаимного решения любить друг друга, напористость предстоящей встречи. Здесь все замешано в порыве – изгибы женских тел; белая ткань, черная ткань, красная лента словно струйка крови исцарапанной души; Юрий Бутусов, ломающий микрофон и прорывающий полотно с рисунком озера, дерева, контуры; вырывающийся из сценической вселенной крик; стена, на которой режиссер пишет слово «ужо» и хулигански перепрыгивает через забор … эти удивительные детали можно перечислять и смаковать еще долго.
Сопереживание (вместо отторжения) порождает удивительную реакцию зала.
Режиссер создает в Чайке рисованный мир мечтаний и планов, который так хрупок, так легко рвется (бумага), что чуткий зритель не может не задуматься о себе, о хрупкости собственных бумажных корабликов, об уязвимости чаек, попавших на прицел к скучающему охотнику…
Пушкинское «ужо», которое бросил безумный Евгений Медному всаднику, Бутусов словно бы бросает в лицо другому классику – Чехову, и наблюдает за тем, как бессильна угроза человека решившего бросить «ужо» в лицо смерти.
Номинация «Драма. Женская роль» –
Светлана Замараева (Елена Ивановна Кручинина – «Без вины виноватые», Театр юного зрителя, Екатеринбург)
Удивительным образом спектакль по пьесе А.Н.Островского «Без вины виноватые» дополнил бутусовскую «Чайку», оказавшись и прямо противоположным (эстетически) и одновременно созвучным единой теме – Театр. Казалось бы, сегодня играть актрису фанатично преданную театру это анахронизм – словно вспоминать что-то ушедшее и безвозвратное, особенно сегодня, когда наши российские дарования легко отказываются от шекспировских ролей в театре ради третьесортной рольки на телевидении, но с коммерчески привлекательным гонораром… короче, как-то говорить о профессиональной преданности уже и не в тему, не формат как говорят на ТВ. Однако уральский режиссер Георгий Дитятковский нашел сценическую краску, заигравшую в пьесе Островского во всю силу.
Светлана Замараева играет Актрису.
С одной стороны – Актрису с Большой буквы, талантливую, способную увлечь своей игрой, потрясти душу, с другой стороны актрису у которой в плоть и в кровь впиталась игра, наваждение сцены, своеобразный «игровой наркотик». Разделить личину и человека играющего уже невозможно. И вот тут уже говорить уже об искренности не приходится. Речь о сценической маске, которая остается намертво надетой и после спектакля, вне театра.
С удивительным чувством правды, перед нами протекает жизнь театра с его заштампованными провинциальными приемами – с его придыханием, с его акцентированной экзальтацией… – воспоминания чередуются с актерской игрой, дурные приемы, манеры, ухватки сменяются искренностью; а постоянно игра на публику, для себя, вдруг приобретает привкус незаметной горечи, которая почти помимо воли героини проскальзывает в позы и жесты, слова и слезы, проникает в артистические замирания, в автоматизм муштры поз.
И происходит невероятное - актерская искренность/игра, как только исчезает рампа, превращается в фальшь. Здесь доказательство – подделки и сцена из прошлого, почти «немое кино», и танец любви, и идиллия на скамейке, и вечные наслоения рутины – провинциальные нравы театра и проблески искренности, актерские жесты и штампы – заламывание или поднятые руки,… когда Незнамов даже просто преклоняет колено; видно, где театр, где театрализация и где внутренние переживания, а не поза.
В этом перетекании игры в игру – драма Актрисы, которую Елена Кручинина играет с предельной выразительностью, порой, с перебором… тут и закулисье, и душная вечная актерская зависть друг к другу; вдохновенные гадости своим коллегам по цеху. Но актриса заигрывается в этом лабиринте эмоций, доходит до того, что даже ее обморок при известии о выжившем сыне скорее средство прийти в себя (от счастья ли?).
В итоге Островский становится современным противоядием против всеобщей тотальной фальши и игра уже не героини Кручининой, а исполнительницы Светланы Замараевой тому яркое доказательство.
Номинация «Работа художника в музыкальном театре» –
Зиновий Марголин («Мертвые души», Мариинский театр, Санкт-Петербург)
По легенде Гоголь родился в пути, Мария Гоголь-Яновская рожала мальчика в коляске, не успев доехать до дома. Вот почему, наверное, дорога для писателя – знак жизни, а любая остановка подобна смерти…
В основу сценографического решения спектакля художником Зиновием Марголиным положен основной мотив – Дорога и катящиеся по российским колдобинам колеса чичиковской брички. Тут эффектно работает декорационный «великанский» масштаб. Кроме того, этот срез гигантского экипажа - дорожный сундук да два колеса в полсцены, – едущий по маршруту гоголевского героя дополнен постоянным видеорядом – пейзажами, который видел Павел Иванович Чичиков из окна брички, проезжая через московские нечерноземы к херсонским далям, либо теневыми фигурами выразительно проступающими в контровом свете на верхнем ярусе. Видеоряд изрядно насыщен визуальными деталями, это надо сказать, довольно пестрая компания героев – музыканты, литавры, похоронная процессия, в которой сопровождающие не поделили венок, тут же завязнув в грязи, несение креста пьяным персонажем…
В этом движении героя художник тонко передает чувство омертвления, эмоции пиршества тлена и смерти…. В фактуре много гипса, воска, попадают и вовсе забальзамированные персоны, но в любом случае все это гербарий, где рука об руку и тщательная забота о фиксации фактика, листика, детальки и одновременно озабоченность стерильным… мир Гоголя и карета, и огромная табакерка и заветный дорожный ящик Павла Чичикова, в котором есть все – и сургуч, и бумага для прошений, и ручка, и обрывок афиши. И сама Россия тоже в его ящике.
В этих «Мертвых душах» сценографически емко передана модель русской империи, которая вечно мчит сломя голову, катит, грохочет, – цокающие копыта лошади, деревья, версты, города, почтовые станции, бабы, телеги, проселки…– мчит, оставаясь на месте, завязнув по самую ось в беспробудной ментальности.
III
Итак, если подвести черту итога (понятно, что анализировать все десятки спектаклей ни к чему…) «Золотая Маска» по-прежнему остается самым престижным смотром/дефиле современного российского театра, одновременно с этим порой зачастую неясны решения Большого Жюри (как, например, с не доставшимися никому Премиями в номинации «Оперетта / мюзикл»). Интернет-сообщество хорошо демонстрирует эту чересполосицу мнений… хотя и говорят сколько людей столько и мнений, а жаль, Маске отчасти не хватает идейного и эстетического стержня. Ее роскошь мало «подстрижена» и недостаточно отфильтрована. Переизбыток спектаклей, отобранных как событие сезона, невольно аннигилирует, отчасти уничтожая друг друга, отчасти задвигая в угол, лишая панораму главного – чувства отбора – в одну линию перед публикой проходит достойное и рядовое, элитарное и китчевое, поверхностное и серьезное… что ж, такова видимо театральная колесница России, кто-то видит ее стремительный бег, кому-то кажется, что она порядком увязла и движется рывками, с трудом, но в гору. Но никто не скажет, что она стоит на месте…
Ирина РЕШЕТНИКОВА
11.05.2012.
Слегка подстриженная роскошь // Диалог Искусств. Журнал Московского музея современного искусства. – 2012. – № 3. – С. 18-23. – (Город).