Оскар Качаров (1924–2007) один из представителей легендарных шестидесятников, имя, которое надо помнить широкой публике. Еще одну лакуну в истории нашей памяти заполнила недавняя выставка его работ в залах Российской академии художеств и книга о художнике, приуроченная к выставке, под названием «Оскар Качаров. Диалог со временем» (М.: Ред.-изд. группа Фонда поддержки современного искусства «Артпроект», 2011).
Автор книги искусствовед Марина Клименко и дизайнер Витана Сосновская подарили читателям одновременно лапидарный и красочный путеводитель по жизни художника. Органическая ткань из соединения документов, цитат, репродукций и фотографий знакомит нас с удивительным маршрутом творческой судьбы, человека, который начинал как скучноватый эпигон, верный адепт социалистического реализма, но, пройдя через годы войны, получив художественное образование в Киеве и Москве, миновав обычные для той эпохи практики поклонения правдивой форме и верной идеологии – вдруг – без внешних поводов переходит к яркой декоративной манере вызова линий, пятен, игры геометрических форм, где ни лицо персонажа, ни одежда, ни верность содержания, ни прочая литературная подкладка социалистической живописи не имеет значения. Главным становится интенция к самоявлению и презентация гипертрофированной индивидуальности.
В этот скачок трудно поверить, но вот он – смотри, например, работу 1961 года «Белье», – перед нами гармония абстрактных прямоугольных разноцветных пятен, поданных с абсолютной свободой и если бы не предохранительная бытовая подпись, этот холст можно было бы принять почти за работу Пита Мондриана «Буги-вуги на Бродвее» (1942-1943). Этот резкий контраст умело подготовлен автором книги и макетчиком. А предваряет тихий взрыв формальной экспрессии словно «лаковая миниатюра» работа мастера «К вечеру» (1957), растиражированная в виде открыток, или оптимистический этюд «В госпитале» (1953), где персонажи нарисованы, так как положено советскому
художнику. Где позируют не только живые люди, но и неодушевленные предметы.
Но если в живописном ряду появление новых тенденций у О.Качарова неожиданны, то стоит только внимательному и любознательному читателю заглянуть в документальный текст мемуаров Оскара Абрамовича, которые лейтмотивом проходят через весь альбом, как становится ясно – перед нами мятущаяся натура, и долго жить в рамках Качаров не сможет, да и не станет. Чего стоит хотя бы его история с попыткой написать картину «В фашистской неволе» (1959) с фигурой старика еврея в центре, каковую пришлось позже замазать как крамолу.
Темперамент художника и его будущее чувствуется и в том, что он говорит о войне, где летал бортмехаником, проступает и в его карандашных эскизах и в том, что судьба была к нему благосклонна, все погибали, а он нет. «Заговоренный», считали Качарова летчики однополчане.
Обычно переход живописца от стартовой манеры, наработанной в художественном вузе, к новациям – переход болезненный, многолетний и непростой, в этом смысле участь Качарова почти завидна. Ему удалось восстать подобно сказочной птице Феникс из рутины псевдо правдивости, выбраться из школярства к оригинальной индивидуальной манере за считанный срок. Молодая динамичная экспрессивная живопись сделала Оскара Качарова одним из самых заметных мастеров той эпохи, но об этом стало понятно только сейчас, когда выставка и главное – масштабный альбом представили нам фигуру художника во всей возможной полноте и значимости.
И вот, что важно подчеркнуть... обычно мастер, утвердившийся в декоративности, остается верен этому выбору до конца жизни, не ищет глубин в найденном, совсем другое впечатление от работ Качарова. Художник начинает путь заново и начинает искать своеобразное третье дополнительное измерение в однотонной эквилибристике плоскостей, ищет философских глубин и приходит к таинственной игре в знаки и эмблемы. Прочесть их – непростая, но захватывающе любопытная задача. Качаров начинает практически «убегать» от живописи в мир изобразительной философии, ищет подтексты в одномерной плоскости. Такие его работы, как «Земляне» (2000; вынесена на обложку альбома), «Мудрец» (1996), или «Антимиры» (2003) или ироничная работа «Светлой памяти Рембрандта» (1987) показывают нам мастера как играющего цитатами из живописи мудреца и знатока... тут и ироничный пассаж к наследию Казимира Малевича, и перекличка с Бернаром Бюффе и, конечно же, переосмысленный Анри Матисс... Да и Рембрандт, где «обыграна» Даная, а профиль Зевса сделанный в манере матиссовского декупажа, говорит, что Оскар Качаров художник исключительной маэстрии и виртуозности. Мэтр, свободный от догм и шор.
При этом – как бы ни была светла его палитра, – зритель чувствует, что Качаров по духу художник смятения, мастер драм и трагедий, даже мизантропии. Эту догадку подкрепляет документальные параллели из мемуаров мастера, где он говорит: «Я устал от самоказни. У каждого свой круг», и ниже – «Все беды от знаний»... эта мысль мастера явно перекликается с библейским рефреном Экклезиаста о том, что «все суета сует» или известным изречение о том, что «во многой мудрости много печали». Та демонстративная игра в цитаты, которую демонстрирует мастер, порой, даже кокетство, и наслаждение от жонглирования стилем и образностью придают его эмблематичной живописи привкус драматизма и исчерпанности формального языка.
Качаров «создатель цветоритмической пластики» – пишет автор текста М. Клименко, – с этим определением можно только согласиться.
Книга об Оскаре Качарове, несомненно, событие в современной хронике имен постсоветского искусства, она дополняет наше представление о времени, знакомит с масштабной фигурой и, неожиданно, говорит о том, что даже в годы, названные застоем, русская советская живопись была полна животворящих магических жестов пленительной красоты.
Ирина РЕШЕТНИКОВА